"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Изабелла высунулась из окна студии — Пьетро сидел рядом с отцом за мраморным столом, в маленьком розарии. Майкл растянулся на траве, болтая ногами в воздухе, углубившись в какую-то книгу. Франческо спал, раскинувшись на кашемировой шали, прижавшись к черной спине кота.
Джованни, поднял голову от раскрытой Библии: "Отдохнуть решили? Давайте, принесу вам что-нибудь перекусить. Констанцы нет пока, только к ужину обещала вернуться. У нее сегодня интервью с Пристли выходит. Я сейчас, — он ласково погладил Пьетро по голове и зашел в дом.
— У вас очень хороший муж, кузина Изабелла, — улыбнулась Тео. "Я еще в Париже вам об этом говорила".
— Спасибо, — Изабелла, — она была в холщовом, рабочем, прикрытом передником платье, каштаново-рыжие косы были уложены вокруг изящной головы, — присела на большой, деревянный стол и, покачала ногой:
— Теодор, мой кузен…, Он тоже очень хороший человек, кузина Тео — смелый, умный, добрый. Вы бы видели, как он с Пьетро возился там, в Марокко. Он ведь не побоялся пойти к моему отцу, когда я с Джованни познакомилась. Это Теодор спас их, и мужа моего, и Пьетро, иначе орден бы Джованни никогда не отпустил. Кузина Тео, — женщина посмотрела на нее и неслышно вздохнула, — вы же знаете, ну…, - она покраснела. Не закончив, отвернувшись, Изабелла стала менять местами маленькие, искусно выточенные здания на макете мануфактуры.
Тео подошла к ней, — она была почти на две головы выше. Обняв ее, женщина сказала: "Я все знаю, кузина Изабелла. Не будем больше об этом, ладно? Это новый завод, в Лидсе? — спросила она.
— Да, — женщина оживилась, — посмотрите. На фабрики "Клюге и Кроу" не нанимают детей младше девяти лет, а дети с девяти до шестнадцати — работают всего восемь часов, с обеденным перерывом. Питер единственный из хозяев мануфактур, кто установил такие правила. Кормящие женщины тоже имеют право на время для отдыха, каждый час.
— Вот что мы сделали — Изабелла гордо показала на несколько аккуратных домиков. "Тут будут младенцы, с двумя нянями, а тут — классы для детей младше девяти лет, и игровая комната. Теперь матери будут спокойны, а то сейчас, — Изабелла поморщилась, — они оставляют детей на попечение кого попало, в грязных подвалах. Я была там, на севере, в Лидсе, в Брадфорде, видела эти трущобы…, Рабочие кварталы должны быть совсем другими, — Изабелла потянулась за альбомом, — когда-нибудь, я надеюсь, владельцы заводов будут строить и дома для своего персонала.
Тео все смотрела на маленькие дома, на высокие, в мелких переплетах рам, окна мануфактуры:
— Я до двух лет росла в бараке, кузина Изабелла, на деревянных нарах, с другими неграми. Потом умерла жена, — она помолчала, — моего отца. Мою маму продали, а меня взяли в дом — чтобы моим братьям было веселее, и чтобы было, кого наказывать, если они провинятся. Я тогда еще не знала, что они мои братья, — черные, огромные глаза заблестели. "А рабыни на плантациях — они привязывают младенцев на спину, и так работают — под солнцем и ветром, по двенадцать часов в день. И дети тоже — с трех лет, — она вернулась на подиум, и села, сцепив длинные, красивые пальцы.
Изабелла опустилась на ручку кресла и прижала к своему теплому боку красивую, темноволосую голову. Тео всхлипнула: "Дэниел осенью возвращается домой, в Америку. Президент Вашингтон подписывает указ о создании министерства иностранных дел. Мистер Джефферсон, наш посол в Париже, принял этот пост. Теперь Дэниелу надо все подготовить, для его приезда. Ну и заодно, — Тео лукаво улыбнулась, — он разберется с документами Тедди. Сделает его на два года старше".
— Ах, вот как, — протянула Изабелла. "Правильно, зачем тянуть, чем быстрее Тедди освободит рабов, тем лучше".
Джованни внес в студию серебряный кофейник. Тео, поднеся к губам чашку с кофе, откинулась на спинку кресла: "Дэниел…, Нет, нет, даже и вспоминать не стоит. Ты урод, и всегда такой останешься. Один раз мне было хорошо, и то — с единокровным братом, — она раздула ноздри: "Жанна никогда, ни о чем, не узнает. Ей будет больно, не надо этого".
Она вспомнила утро в Булонском лесу, легкий туман, что стелился над травой и веселый, мужской голос: "Клянусь честью, мадемуазель Бенджаман, это совершенно не опасно. Я даже его величество Сиди Мохаммеда уговорил подняться в небо. И я сам — уже два десятка раз летал".
Его голубые глаза искрились смехом. Он был в простой, рабочей холщовой куртке. Тео, осторожно заходя в корзину, подумала: "А ведь ему скоро сорок, через два года. Так и не женился".
А потом не было ничего, кроме ощущения безграничной, бескрайней свободы, кроме синего, просторного неба, кроме крыш Парижа, где-то там, внизу, под ее ногами. Она, задохнувшись, раскинув руки, растрепав темные, тяжелые волосы, еле выговорила: "Месье Корнель, я и не знала, не знала, что так бывает…"
Он ласково посмотрел на нее: "Что вы, мадемуазель Бенджаман. Вы же помните, — я сделаю все для того, чтобы вы были счастливы".
— Десять лет, — Тео отставила пустую чашку. "Десять лет, каждую неделю он мне присылает цветы. Белые розы, пять десятков. Господи, но я не могу, не могу…, Не могу оставить Жанну. И я его не люблю, он мне друг, самый лучший друг, но так нельзя — не по любви".
— Не двигайтесь, — внезапно велела Изабелла. "Так и сидите, кузина".
Длинные, темные ресницы трепетали, она смотрела вперед — прямо, не опуская головы. Губы, — гранатовые, сладкие губы, — были чуть разомкнуты. Тяжелая, большая грудь взволнованно поднималась.
— Можно, я почитаю? — спросила Тео. "Он мне читал, — вспомнила женщина, — еще весной, в Париже. Сумерки, тогда были сумерки, фонарщики еще не вышли на улицы. Мы на балконе стояли. Он посмотрел на меня:
— Мадемуазель Бенджаман, я знаю, вам стихов на сцене достает, но разрешите, я вам что-то прочту? Не свое, конечно, — он усмехнулся, — я так не умею.
— Читайте, кузина, — тихо разрешила Изабелла.
— Она же светится вся, — поняла женщина, — как графиня Селинская, тогда, в Ливорно. Только та была будто из лунного света сделана, а Тео — как солнце. Господи, какая кожа у нее, вот, сейчас, — Изабелла стала быстро смешивать краски, — сейчас я его поймаю, этот цвет".