"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Мэри присела на табурет, и, надев туфли, взяла мешок: «Тогда надо быстрее, я побегу». Она выскользнула во двор. Элайджа прошел через большую, убранную шкурами и ткаными, индейскими коврами гостиную, - в открытых шкафах блестели серебряные подсвечники. Он вспомнил зимнюю, бескрайнюю ночь, свист ветра за ставнями, и ласковый голос мамы. Она зажигала свечи. Целуя детей, подмигнув им, Мирьям раздавала мешочки с подарками. «И так все восемь вечеров, - улыбнулся Элайджа. «Хороший праздник - Ханука. Хаим с Натаном говорили, у них тоже так - каждый день подарки. Скоро и увижусь
с ними».Горовицы приезжали каждое лето. Мальчики ходили на боте, ночевали на островах, плавали, ныряли, ловили рыбу, Хаим и Натан рассказывали ему о своей школе. С Элайджей занималась мать - здесь, в деревне, она устроила классы, и преподавала там вместе с Мэри. Отец учил его математике и навигации, а с апреля по октябрь, пока озеро было судоходно, Элайджа плавал вместе с ним. Потом ни провожали Горовицей до реки Буффало, на восток, где их уже ждали отец с матерью. Элайджа, стоя на палубе бота, глядя на то, как уходят вниз по течению лодки - долго махал им рукой.
– В этот раз все приедут, - подумал он зачарованно, тихо поднимаясь наверх, в спальни. «Дядя Меир, тетя Эстер, Хаим с Натаном, и наши кузены из Старого Света. Из Амстердама, из самого Иерусалима. До осени тут будут. Дядя Меир теперь в палате представителей, депутат от Нью-Йорка. Жалко, что дядя Дэниел не сможет погостить у нас. Он все лето будет на реке Потомак, там место для новой столицы выбирают. В сентябре с ним увидимся, мама сказала - до самого Суккота в Нью-Йорке проживем. Здорово».
Из-под двери спальни сестер пробивался свет. Элайджа поскребся: «Мораг! Сходи, маму разбуди, там, на причале ее помощь нужна. Я внизу подожду».
– Угу, - донесся до него бодрый голос. Мораг, высунувшись, сказала: «Мэри меня уже подняла, давно, как папа пришел. Я только из кладовых вернулась».
Элайжда спустился на кухню. Оглядевшись, открыв крышку берестяной шкатулки, мальчик высыпал себе в рот целую горсть леденцов из кленового сахара. «Вот, - сказал он, устроившись на табурете, - а то у Мэри их не допросишься. Это у нее от бабушки Франклин, храни Господь ее душу, - та тоже говорила, что детям сладости ни к чему, от них зубы портятся. И ничего не портятся, - он с хрустом разгрыз конфету.
Когда Мораг зашла в спальню родителей, мать уже заплетала косы. «Вы так шумите, - усмехнулась Мирьям, целуя дочь, - что я и сама поднялась. Пусть Дебора с вами поспит. Что там, рожает кто-то?»
Мораг кивнула и наклонилась над колыбелью. Она взяла сестру - тяжеленькую, сонную. Та сладко заворочалась, кудри темного каштана упали на белые, пухлые щечки. Дебора, внезапно, широко открыв ясные, синие глаза, звонко пролепетала: «Мама!»
– Уноси ее, - попросила Мирьям, вешая на плечо кожаную суму с инструментами, - иначе сейчас раскричится.
– Это Мораг, - девочка покачала дитя.
– Моаг, - картавя, пробормотала Дебора. Зевнув, уцепившись ручкой за плечо сестры, она мгновенно заснула. Мораг тихо рассмеялась. Поцеловав мать напоследок, девочка пошла к себе в комнату.
Мирьям босиком спустилась вниз, и потрепала сына по голове: «Опять леденцы ел. Принеси мои туфли, и пойдем».
– Да я, я...- Элайджа широко раскрыл глаза. Заметив усмешку на лице матери, мальчик вздохнул: «Нельзя врать».
– Ел, - он уныло повесил голову. Мирьям улыбнулась: «В следующий раз просто скажи, что тебе хочется сладкого. Хотя ночью, конечно, наедаться не стоит».
– Если работаем, - он распахнул дверь перед матерью, - то это все равно, что день, мама.
Они прошли мимо крепкого коровника, мимо птичника, где спали куры, и, миновав высокие амбары - стали спускаться по деревянной лестнице к причалу.
Мэри шла навстречу им, помахивая холщовым мешком. «Все поели, и я там кое-что из провизии в трюме оставила, - озабоченно добавила девушка, - вдруг шторм. Но вряд ли, - она посмотрела на темную гладь воды, - озеро тихое. Отправляйтесь спокойно. У этой женщины уже схватки сильные, мама».
– Все будет хорошо, - твердо ответила Мирьям. Поцеловав дочь, она помахала ей рукой - уже с причала.
И пока бот выходил на открытую воду, она видела, как Мэри, со свечой в руке, стоит на лестнице, провожая их.
Мирьям распахнула ставни в каюте: «Давайте, миссис Сэмуэль, дитя уже совсем рядом. И мы рядом, - добавила она, глядя на далекую, темную полоску канадского берега. Серая, предрассветная вода озера чуть волновалась под легким ветром .
– Как хорошо прошли, - подумала Мирьям, осматривая негритянку. «За ночь пятьдесят миль сделали. Скоро уже и на месте будем. Там уже ждут, Стивен ходил той неделей, предупреждал их. А потом возьмем Ната и все вместе поедем на восток. Он в Бостон, а мы в Нью-Йорк, - Мирьям внезапно усмехнулась. «Эстер опять будет меня уговаривать шелковые платья сшить, хотя где их тут носить?
– она посмотрела на свой передник. Вымыв руки, Мирьям улыбнулась: «Сейчас немного поработаем, а вы кричите, не стесняйтесь».
– Дочка ваша..., - тяжело дыша, сказала женщина. «Мэри..., такая хорошая, добрая…, и сын тоже..., Они не похожи...»
– Мэри наша приемная, - весело сказала Мирьям. «У нее мать - наполовину негритянка была, сестра мужа моего, единокровная. Поэтому и волосы у нее такие. У нас еще дочка есть, Мораг. Мы ее на воспитание взяли, у нее мать - индианка, а отец - белый. Младшенькая девочка наша, Дебора, - два годика ей. У нас семья большая, миссис Сэмуэль. А я сама - Мирьям рассмеялась, - еврейка, и зовут меня, как в Библии сестру Моисея звали, я говорила вам».
Негритянка, согнувшись, ухватившись за руку Мирьям, заплакала: «Сказано же..., отпусти народ мой..., это же мой пятый..., миссис Кроу..., пятый ребенок..., четверых забрали..., и не видела я их больше..., тоже, как у вас..., три девочки и мальчик…»
– Значит, все быстро случится, - пообещала Мирьям, - я первого тяжело рожала, долго, а с Деборой - за три часа справилась, и в тот же день на ноги встала. Мы уже в канадских водах, дитя ваше свободным родится. И народ, - она обняла женщину, - народ ваш тоже выйдет из рабства. Как Господь нас не оставил, так и вас не оставит заботой своей.