"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Аарон свернул листок. Осторожно вложив его в конверт, вернув раввину, мужчина долго молчал.
– Я еще тогда, в Федерал-холле, - он вздохнул, - подумал, рав Гершом - неужели такое возможно, чтобы евреи – становились депутатами, министрами..., Ведь в Старом Свете...
– Тут не Старый Свет, - рассмеялся раввин и повертел в руках письмо. «Видели же, что он, - Гершом кивнул на конверт, - обещает? Этот человек свое слово держит, я его много лет знаю. В общем, не торопитесь. Вы же все равно, с маленьким ребенком тут на год еще останетесь,
я прав?»– Да, - вздохнул Аарон: «У Меира двое сыновей. Может, и у нас в этот раз мальчик будет. Ничего, что в деревне. Иосиф же с нами едет, сделает обрезание. Как Пьетро маленькому делал. Хорошо, что ребенок в семье живет, что нашли его. Священником хочет стать, - он почувствовал, что улыбается.
– Вот и славно, - заключил рав Гершом и вытащил свой золотой хронометр: «Пора на минху. Потом к вам ученики придут, вы уж простите, что их так много. Сами понимаете, как люди услышали, что раввин из Святой Земли приехал..., И, вы, конечно, выступите перед общиной на Новый Год. Мы вас без пожертвований не отпустим. Если вообще отпустим, - расхохотался раввин.
Но все время, пока Аарон шел по коридору, пока он поднимался на биму, и, раскрыв молитвенник, находил в нем знакомые слова, он видел перед глазами другое - чудный город на холмах, каменные стены, нежный рассвет, что вставал над горами.
– Если я забуду тебя, Иерусалим..., - глубоко, тяжело вздохнул он. Аарон обвел глазами общину, - на послеполуденную молитву прибежали дети. Он, улыбнувшись, заметил Хаима, Натана, Элайджу и Давида, что шептались о чем-то, устраиваясь на скамье. Аарон начал молитву - сильным, высоким, красивым голосом:
– Счастливы пребывающие в доме Твоем, вновь и вновь будут они прославлять Тебя.
По стенам просторной, затянутой белым холстом комнаты были развешаны анатомические рисунки - тонкие, изящные.
Эстер распахнула дверь в сад: «Пойдем, я в комнате не курю, все-таки медицинский кабинет. Видишь, - она указала на калитку, - очень удобно, отдельный вход, с улицы ничего не заметно».
Они устроились на деревянной скамье. Мужчина, раскурив трубку, улыбнулся: «Борешься с невежеством».
– Ты же сам видел, - Эстер затянулась сигаркой. Положив ногу на ногу, она покачала носком простой туфли. «Женщины не знают анатомии, физиологии. О средствах предохранения я и не говорю, - она вздохнула, - я хотела написать маленькую брошюру, издать за свой счет, анонимно..., Простым языком, многие женщины уже умеют читать. Им такое было бы полезно. Ни одна типография не возьмется, - она сморщила нос, - это ведь считается неприличным. Конечно, - горько проговорила женщина, - лучше плодить подкидышей, или убивать младенцев».
Иосиф помолчал, и вспомнил аккуратно разложенные по ящикам, стальные инструменты: «Ты осторожней с этим, Эстер. Ведь если узнают, то даже Меир тебе не поможет. Это противозаконно, даже здесь».
– Это не считается убийством, - холодно сказала Эстер, - ни здесь, ни в Англии. Все происходит на раннем сроке, ведь травы, к сожалению, не всегда эффективны. Не говори мне, что ты этого не делаешь, в Амстердаме, - усмехнулась она.
– Делаю, - признал Иосиф. «Даже из других городов приезжают, представь себе».
Он вспомнил блеск бриллиантовой сережки в ухе и рыдающий голос женщины: «Господин Мендес де Кардозо, если вы мне не поможете, я не знаю, не знаю - что мне делать..., Я не могу обращаться к врачам в Вене - мы известная семья, мой муж - банкир кайзера Иосифа, пойдут слухи, сплетни..., - она уронила прикрытую шляпой голову в ладони: «У меня здесь сестра, в Амстердаме, ее сюда замуж выдали. Она мне говорила, что вы хороший врач..., Пожалуйста, - женщина посмотрела на него красивыми, заплаканными карими глазами.
Он все не понимал. «Но, госпожа Гольдберг, - удивился Иосиф, - у вас двое детей, вы не бедствуете... «Мягко говоря, - подумал он, взглянув на тяжелые кольца, на дорогой шелк платья. «Вы здоровая, молодая, женщина, вам только тридцать исполнилось. Я уверен, что ваш муж будет рад такой новости..., - он осекся, увидев капельку крови на прокушенной, нежной губе.
– Этот ребенок, - жестко сказала женщина, - не от моего мужа, господин Мендес де Кардозо. Мой муж далеко не дурак - его не было дома больше полугода. Он ездил в Россию, с австрийским посольством, казначеем. Я сделала ошибку, - добавила она совсем неслышно и горько повторила: «Ошибку».
– А вообще, - Эстер откинулась на спинку скамейки и расправила простое, шерстяное, синее платье, - я, конечно, рассказываю женщинам о том, как избежать нежелательных последствий, учу их..., Так что не волнуйся, - она улыбнулась и потерлась головой о крепкое плечо брата. «Я очень рада была прочитать, что у Констанцы все хорошо».
– О, - отозвался Иосиф, - более чем. Она сейчас за строчку получает больше, чем люди, которые два десятка лет для газет работают. Сама понимаешь, - он развел руками, - только успевай писать, страна бурлит. Национальная Ассамблея без конца заседает, евреи Авиньона и Бордо уже стали полноправными гражданами Франции, скоро и общины Эльзаса и Лотарингии добьются того же…
Эстер внимательно на него посмотрела. Встряхнув иссиня-черными, падающими на плечи волосами, женщина улыбнулась: «Бабушка наша из Бордо была, как я помню. Что, французское гражданство получить хочешь?»
Иосиф взял ее маленькую руку: «Ждать, пока штатгальтер соизволит признать евреев Голландии такими же людьми, как все остальные - так вся жизнь пройдет. Мне ведь сорок лет, я доктор медицины..., Я мог бы приносить гораздо больше пользы, в армии».
Эстер задумчиво вздохнула: «Тут вы не останетесь, у Джо отец в Париже, мачеха, сестра, брат в Австрии…, Так скажи ей, - велела женщина. «Она поймет. Она тебя, Иосиф, больше жизни любит, видно же».