"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Опять? — взглянула на нее служанка, оторвавшись от вышивания. «Да сколько ж можно, пани Марта!»
Марджана усмехнулась. «Ну, видимо, пока кто-то из нас окончательно не обессилеет, милая.
Мне кажется, что это буду я».
— Да ведь он даже, пока вы носили, вас от себя никуда не отпускал! — Кася посерьезнела.
«Никогда такого не было, пани Марта, он уже три года никого к себе, кроме вас не зовет!».
— Ты думаешь, я не знаю, — свистящим шепотом сказала женщина. «Ты думаешь, мне не рассказывают, кого ему подсовывает Джумана? И сколько их, этих девок — не перечесть! Она же до сих пор не успокаивается».
— Вам надо еще понести, — серьезно сказала Кася. «Вы ж откормили уже, еще весной, как ему два года было, — она кивнула на мальчика, — от груди отлучили. Давайте еще».
— На то воля Аллаха, — Марджана потянулась и подозвала к себе детей.
— Мама, — спросил мальчик, подняв на нее голубые, с золотистыми искорками, отцовские глаза, — дай саблю?
Марджана подумала, что первыми тремя осмысленными словами ее сына были «сабля», «конь», и «дай».
— У батюшки твоего, — она обняла ребенка и поцеловала рыже-золотистые кудри. «Как вырастешь, он тебе подарит».
— Ну, или брат твой старший единокровный подарит, — шнурок, коим задушат тебя, — горько напомнила себе Марджана и еще крепче прижала к себе сына.
— Кадина, — на пороге стоял евнух, — к вам кадина Нур-бану.
Мехмед-паша посмотрел на высокого, полного, черноглазого человека, что сидел напротив него.
— Сегодня вечером опять, — сказал тот, глядя мимо визиря, в окно, за которым было еще жаркое, осеннее небо.
— А что та, как ее, гречанка? — поинтересовался визирь.
Евнух вдруг наклонился к Мехмед-паше, и тот почувствовал, какое сладкое у него дыхание.
Визиря чуть затошнило.
— Пока она жива, ему не надо другой женщины, — тихо ответил евнух. «Все просто. Кого бы вы, или, — он чуть улыбнулся, — Джумана, — не подсылали, он ни на кого и смотреть не желает».
— Значит, — Соколлу повертел в пальцах кубок с шербетом, — не надо, чтобы она была жива.
Все тоже просто, и незачем это усложнять, дорогой мой кизляр-агаши. Не она первая, не она последняя.
— Подумайте, — сказал евнух. «Как следует, подумайте».
— Хорошо, — Соколлу отпил шербета и поморщился: «Мой повар, заботясь о моем здоровье, вечно не кладет в него сахар».
— Можно отрубить ему голову, — кизляр-агаши рассмеялся. «Вы же сторонник таких мер, как я посмотрю».
— Если ты мне докажешь, что она нам нужна, — визирь отпил еще, — я первым пойду к его величеству и попрошу его изменить порядок престолонаследования».
Евнух потянулся.
— Дорогой мой Мехмет-паша, если бы она хотела, чтобы ее сын стал наследником, это бы случилось еще два года назад. При всем уважении к вам, ее губы касаются его султанского величества чаще. И, — мужчина усмехнулся, — не только его ушей.
— Тогда что делать? — спросил Соколлу, наливая шербета евнуху.
— Уговорить ее, вот что, — мужчина попробовал шербет и улыбнулся: «Как раз такой, как я люблю, великий визирь».
Женщины говорили по-итальянски.
Нур-бану, в прошлой жизни Сесилия Баффо, кузина венецианского дожа, еще три года назад твердо сказала Марждане: «Европейский язык никогда не помешает. Родишь сына, будет у него кадиной итальянка — лучше с невесткой на ее языке разговаривать».
— Как ее занятия? — кивнула Нур-бану на девочку.
— С помощью Аллаха, — рассмеялась Марджана. «Фарида, конечно, упрямая, как и отец ее, но, думаю, рано или поздно, она преуспеет».
— Ну, время есть, — Нур-бану вдохнула запах осенних роз. «Сейчас ей семь лет, ее еще не скоро в Персию отправят, как заневестится, только тогда».
— Кадина, — взглянула на нее младшая женщина, — тяжело ведь мне будет с дочерью расстаться.
— На то и дочь, чтобы из семьи уйти — венецианка пожала плечами. «Меня мои родственники в одиннадцать лет в гарем продали, так что благодари Аллаха, что Фариду пока при тебе оставляют, могли бы и сейчас шаху отослать, чтобы она при тамошнем дворе воспитывалась».
— К тому же, — Нур-бану поправила вуаль и внимательно посмотрела на Марджану, — ты же не думаешь ограничиться одним ребенком? Тебе сейчас, дорогая моя, раз муж тебя так часто на ложе берет, рожать надо — еще сыновей.
— На то воля Аллаха, — вздохнула Марджана.
— Твою еду проверяют, конечно… — Нур-бану не закончила. «Тебе от Джуманы ничего не присылали в подарок?
Марджана только усмехнулась.
Кизляр-агаши узнал о том, что она понесла, кажется, раньше самой Марджаны. Это случилось в первый же месяц после того, как Селим, сделал ее гездэ — фавориткой. Еще даже не пришла новая луна, когда евнух сказал ей, — тихо, но твердо: «Всю твою еду теперь пробуют, еду твоей дочери — тоже, и ничего не принимай — ни от кого, пока это не пройдет через мои руки. Даже цветы, даже притирания, даже — он усмехнулся, — вуаль».
— Почему? — она тогда была младше на три года и наивнее — на всю жизнь.
Кизляр-агаши наклонился к ее уху и прошептал: «Тебе рассказать о женщинах, с лица которых сходила кожа, и они умирали в мучениях? О женщинах, чьи глаза превращались в гнойные ямы? Или, может быть, ты хочешь услышать о тех, кто выкидывал детей — раз за разом?»
Она похолодела.
— Не будь дурой, — сказал ей евнух. «Я хочу, чтобы ты стала валиде-султан и прожила долгую, счастливую жизнь».
— Почему? — спросила она, лаская кошку.
Евнух внезапно взял ее руку и внимательно осмотрел. «Ладно, — пробормотал он, — если животное опрыскают ядом, оно долго не проживет. Хотя бы тут можно быть спокойным.
Пока».
— Почему? — он обернулся на пороге. «Потому что ты — лучшее, что случалось с этой империей за последнюю сотню лет».
— А почему я должна доверять вам? — дерзко спросила тогда Марждана.
— Больше все равно некому, — рассмеялся кизляр-агаши.
— Думаете, она может подсыпать мне какие-нибудь травы? — Марджана поджала губы.