"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Что, нравится? — усмехнулся сзади муж. «Ну, давай сама».
— А ты что, лениться будешь? — ехидно спросила она, двигаясь все быстрее.
— Нет, отчего же? — его рука оказалась впереди. «Я тебе помогу, с удовольствием!»
— Мама, — высокий, широкоплечий юноша наклонился, заходя в комнату, и Джумана поднялась.
— Ахмед, сын мой, — он склонился над ее рукой, и женщина нежно поцеловала его в лоб.
«Садись, — она повела рукой, — расскажи, как ты доплыл. Не штормило?»
— Совсем чуть-чуть, после Кипра, — Ахмед потянулся. «От Туниса море было тихое, потом только потрясло немного».
— Как в Тунисе? — Джумана придвинула к сыну вазу со сладостями. «Твои любимые, свежие, с утра принесли. На войне, — она усмехнулась, — конфет нет».
— Мамочка, — Ахмед взял ее маленькую руку и прижался к ней щекой. «Как я по тебе скучал — и не рассказать даже».
— В Тунисе спокойно, — он взял конфету и вдруг улыбнулся, вспомнив, как его младший брат Мустафа однажды объелся точно такими сладостями до тошноты, — с помощью Аллаха, испанцев мы оттуда выбросили, еще месяц назад».
— А что Хуан Австрийский? — Джумана ласково погладила сына по золотистым, густым волосам. «Не собирается возвращаться с войском?»
— У него денег нет, — ухмыльнулся Ахмед. «В Генуе он за лето собрал что-то, там у него какой-то, то ли банкир, то ли купец в приятелях, под его подпись, конечно, Хуану займы предоставили, но недостаточно. Так что он доехал до Палермо, а в море не вышел — сидит пока на Сицилии, ищет еще кредиторов».
— Так и не дадут ему, — Джумана зевнула. «У нас сейчас сто пятьдесят средних галер только на западе, а тут, на востоке, — еще больше. Кто с этим сражаться захочет?».
Ахмед внезапно вспомнил битву при Лепанто, где он был на левом фланге, под командованием адмирала Улуджа Али. Три года назад ему было семнадцать, и это было его первое крупное сражение.
Они тогда не только устояли против испанцев с итальянцами — единственные из всего оттоманского флота, но даже захватили флагман Мальтийского ордена.
Даже при отступлении они с адмиралом продолжали собирать разрозненные галеры и привели в Стамбул почти сто кораблей.
Когда они с отцом остались наедине, Селим вдруг посмотрел в зеленые, цвета морской воды, глаза Ахмеда, и сказал: «Я горжусь тобой». Он готов был умереть от счастья, стоя на одном колене, принимая от его величества кривой наградной меч.
— Так что, мамочка, — улыбаясь, сказал Ахмед, — ты за меня не волнуйся, у нас там сейчас уже тихо. Как Мустафа?
Джумана улыбнулась. «Хвалят его. Наместник в Египте пишет, что доволен — хоть и молод твой брат, но командир из него разумный, солдаты его любят. А Халида родила летом, — они с мужем пока здесь, не уехали еще в провинцию его, — так, что ты теперь дядя, — Джумана улыбнулась. «Здоровый, крепкий мальчик. А я, выходит, бабушка».
— Мамочка, — Ахмед обнял ее. «Ну, какая же ты бабушка! Ты самая молодая и красивая на свете».
Джумана шутливо подтолкнула сына. «От тебя внуков, когда ждать? Там у вас, конечно, негде с женами жить, может, пока ты здесь, выберешь кого-нибудь, при мне будет, все веселее нам обоим».
— Подумаю, — Ахмед поцеловал ее в щеку. «Ладно, пойду к отцу, он велел раньше полудня не появляться. Он все еще? — мужчина поднял брови.
— Да, — Джумана внезапно, сочно выругалась. «Говорят же: «An old man who takes a young wife invites Death to the wedding».
Она научила всех своих детей английскому, так что Ахмед понял и рассмеялся.
— А еще говорят, — терпение горько, но плод его — сладок, мамочка. Потерпи еще немного, ладно?».
Джумана только вздохнула.
Когда сын ушел, она позвонила в колокольчик. Секретарь сразу же появился на пороге.
— Отнесешь Соколлу, — передала Джумана записку евнуху. «Та, о коей говорили мы — готова?».
— Она готова, кадина, — поклонился мужчина. «Только с чем она пойдет?»
Женщина поманила к себе секретаря и шепнула что-то ему на ухо.
Брови евнуха взлетели вверх. «Госпожа, вы умнейшая из женщин!».
Джумана только сладко улыбнулась.
Оставшись одна, она посмотрела на свой сад. Розы все еще цвели — пышно, увядая.
— Совсем, как я, — подумала женщина. «Ну, ничего, сначала от волчицы надо избавиться.
Волчата — дело быстрое, шнурок на шею и отродью ее, и девке — на всякий случай. Но сначала она — и так, чтобы никто ничего не заподозрил. А потом уже с Нур-бану разберемся, торопиться некуда».
Она вышла в сад и сорвала розу, вдруг — всем телом, — вспомнив дом серого камня на обрыве, у холодного, такой непохожей на эту, воды. Там тоже росли розы, и смеялся маленький, едва научившийся ходить ребенок. Он был золотоволосым, с глазами цвета моря.
Джумана медленно перекрестилась и почувствовала, как по ее мягкой щеке стекает слеза.
Селим, проводил глазами сына и вздохнул, покрутив в длинных пальцах султанскую печать.
— Молод, молод, еще как молод, — пробормотал мужчина. «Молод и горяч. Хороший воин, смелый боец — но ведь этого недостаточно».
Он раскинул руки и потянулся — всем телом. Он отпустил жену, только когда Ахмед уже ждал его, и вот уже, — Селим, усмехнулся, — скучал по ней. «Пери, — вспомнил он какого-то персидского поэта, и, порывшись в шкатулке, выбрал подходящий камень.
— Ювелира и оружейника мне, — приказал он пажу.
Султан подошел к огромному, выходящему на Босфор, окну и задумался.
— Мурад», — он поморщился. «Сын своей матери. Двадцать восемь почти, а все еще как мальчик — читает стихи, охотится, рисует миниатюры. И эта его венецианка, Сафийе — пляшет под ее дудку. Все же молодец Нур-бану — из своих сыну жену подсунула, та свекрови в рот смотрит».
— Ахмед, — султан провел пальцем по стеклу. «Еще юнец. И Джумана, — у Селима, дернулась щека, — уж слишком она жестока. И сыновья у нее такими же будут».