"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Шершавые доски были нагреты солнцем. Он почувствовал, как ветер шевелит его темные волосы, и пожалел, что уже не сможет увидеть родной город.
Он знал, что сейчас, утром, вода реки будет тихой, а вокруг — куда ни кинь взгляд, — будут сиять купола и кресты. Он услышал колокольный звон неподалеку. Мужчина, вздохнул, и подумал, что Богу, в общем-то, все равно. Тем более, — сейчас. Он перекрестился.
Зубы сжались от боли, — правая рука была сломана, распухшие, посиневшие пальцы еле двигались. Левая кисть бессильно висела — каждая кость в ней была раздавлена тисками.
Его узнали — тот человек, которого он когда-то не убил.
Он, конечно, ничего не сказал, и поэтому ему просто отрубали голову. Он знал, какая смерть его ждет, если он начнет говорить, — и поэтому молчал, — долго, почти месяц.
Опустившись на колени, он почувствовал грубые пальцы палача, которые срывали с шеи ее крест — крест, который он никогда не снимал с тех пор, как получил его — из ее мягких, маленьких рук.
Он положил голову на плаху и почувствовал холод секиры — палач примерялся. В последнее мгновение он еще успел вспомнить ее лицо.
Петя проснулся и увидел перед собой беленый потолок комнаты постоялого двора.
Он перекрестился и прошептал: «Господи, и привидится же такое». Чуть поморщившись, — опять вернулась легкая боль, которая иногда тянула в левой руке, — он перевернул подушку и в который раз подумал, как он соскучился по Марфе.
— И когда уже домой-то? — он встал и посмотрел на ночной, тихий город за окном. «Хоть прямо сейчас в Кале езжай», — пробормотал он и, зевнув, потянулся к свече.
— Счастье мое! — начал он, и усмехнулся. «Детям я отправляю отдельное письмо, а ты прочти то, что ниже, и постарайся не оставлять это там, где им это может попасться на глаза, ладно?»
Он задумался и, улыбаясь, стал быстро писать.
Днем он пешком, вдыхая свежий ветер с запада, дошел до английского посольства, и, оставив там донесения и письма семье, забрал свою почту.
— Это не мне, — сказал Воронцов клерку, разглядывая конверт, удивившись. «Что, мой брат здесь?».
— Да, — ответил чиновник. «Он сейчас как раз у посла».
— Я подожду тогда в приемной, — улыбнулся Петя.
— Ну, здравствуй! — Степан обнял его. «Я тут встречался кое, с какими людьми, по поводу нашего альянса в Новом Свете. Ну, дружеского альянса, конечно, без всяких там бумаг и печатей, как мы с покойным Гийомом делали. А ты что тут делаешь?
— Почту сдал, почту принял, — улыбнулся Петя. «Отдохну тут пару дней — и обратно в Гент».
— Пошли, пообедаем, — сказал брат. «Редко такое счастье нам с тобой выпадает нынче — вдвоем посидеть».
— Вот, правильно, — одобрительно сказал Петя, смотря, как брат выбирает вино.
— Надо, Степа, радоваться жизни. На меня посмотри — я люблю поесть, выпить, люблю дарить жене шелк и бриллианты, и сам не собираюсь всю жизнь ходить в черном камзоле.
И церковь я посещаю нормальную, а не какие-то тайные сборища. Ты, конечно, занимайся, чем хочешь, ради Бога, других только не обвиняй в том, что они Петрарку любят больше, чем Псалмы.
— Псалмы-то ты любишь, кстати, — улыбнулся Степан.
— Ну, Евангелие. Написано отлично, не спорю, но, нельзя, же всю жизнь его читать. И кое-что другое я тоже люблю, — Петя подозвал трактирщика и заказал еще бутылку.
— То-то я смотрю, у тебя круги под глазами так и не прошли, — насмешливо заметил Степан.
— Это от работы, — обиженно сказал младший брат. «Сплю мало, попробовал бы ты уговорить моего давнего друга короля Генриха подписать мир с гугенотами на тех условиях, которые устраивают не только его, но и нас.
А сейчас еще ехать в Брюссель. Хотя Марфа там летом, и отлично потрудилась, и Вильгельм Оранский вел себя так, как нам надо, и Генеральные Штаты приняли Голландию и Зеландию в состав Союза, но католические провинции опять пылают, дон Хуан опять на коне, и конца-края этому не видно. До зимы домой, точно не попаду».
— Да и я навряд ли, — Степан потянулся. «Мартин Фробишер возвращается, знаешь ведь».
Петя усмехнулся, разрезая куропатку.
— Говорил я Майклу Локку, главе Московской Компании, еще в прошлом году — не давайте ему денег, не найдет он Северо-Западный проход, а что он золото с собой привез — так Локк мне то золото показывал, уж насколько я не ювелир, так я и то вижу, что это пирит. И ведь все равно дали, ну да дураков у нас много.
— А ты свою долю в компании держишь? — поинтересовался брат.
— И свою, и твою, Степа, знаешь же ты, — запас карман не трет, как известно. Просто неохота всяких шарлатанов финансировать, вроде этого Фробишера, — Воронцов вытер пальцы салфеткой и вдруг сказал: «Вот если бы ты, Степа, пошел искать Северо-Западный проход — я бы на тебя денег не пожалел».
— Это еще почему? И дай сюда куропатку, что всю себе загреб? — Степан забрал половину.
— А потому, что ты его найдешь, — улыбнулся младший брат. «В тебя я верю».
— Спасибо, — вдруг улыбнулся Степан и погладил темные кудри брата. «Я еще в здравом уме, и предпочитаю утонуть в теплом море, а не замерзать во льдах. Ты ж сам был на Груманте, знаешь, что это такое.
Так вот — новый корабль будет готов только в конце зимы, Фробишер возвращается, Фрэнсис в декабре уходит в кругосветку, а мне сейчас еще кое-куда ехать — по делам.
— Ну ничего, — Степан выпил вина, — Фрэнсиса отправлю, потом дома побуду, а к февралю, и сам двинусь. Хватит на берегу сидеть».
— Да ты в прошлом месяце только пришел, — рассмеялся Петя и заказал еще одну куропатку.
— Правильно, — сказал Степан. «Что-то я есть хочу. В прошлом, не в прошлом, — а все равно долго, соскучился я по морю. Ну почему у нас не делают такой хороший сыр?» — он отрезал сразу четверть круга. «Хоть вези с собой».
— Вот тут я с тобой согласен, — Петя стал открывать письма, и вдруг похолодел — он знал эту печать, и знал, что она значит.
Он заставил себя прочитать записку — два раза, очень медленно.