"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Я вам не хозяйка, — внезапно, заалев, пробормотала женщина.
— Отчего же? — он развел огонь в сложенном из грубых камней очаге. «Кормите, поите, крышу над головой дали, хоть и прохудившуюся, — увидев, как Анна хочет что-то сказать, Ворон прервал ее: «Да поправлю я ее, поправлю. Так что как есть, — он хмыкнул, — хозяйка».
Анна, ничего не сказав на это, вынесла из сарая копченую баранью голову, и, набрав в медный котел воды, поставила его на огонь.
Когда голова сварилась, она отрезала уши, и, ножом вынув глаза, протянула их Степану.
«Самое вкусное, надо быстро есть, пока не остыло», — она опять покраснела и потянулась за флягой. «Аквавит наш пробовали?»
— Пробовал, — он глотнул пахнущую тмином, обжигающую жидкость, и вдруг подумал, что ему тут нравится — заходящее, уже холодное солнце бросало багровые отсветы на каменные стены сарая, пламя костра играло в глазах женщины напротив. Облизав пальцы, она сказала: «Не обижаетесь, что я вас украла, капитан? Или вам в город надо?»
— Было б надо, — он протянул руку над огнем, и убрал белокурый локон с ее лба, — я бы сказал, Анна.
— Осторожней, обожжешься, — ответила она тихо.
— Уже, — он посмотрел на занявшийся рукав, и, усмехнувшись, сбросил рубашку. «Новую мне сошьешь».
— Ночи тут не жаркие, — медленно сказала женщина, и приподняла полу плаща. «Иди сюда».
Оказавшись рядом с ней, Степан поежился, — начал задувать злой, северный ветерок, и шепнул ей на ухо: «У тебя в сарае сено припасено, хозяйка? А то ведь я к нему уже привык».
— Лежи, — сказал ей Степан, когда она зашевелилась, и попыталась устроиться к нему под бок.
«Скачешь, как блоха, дай поласкать тебя вволю. Лежи тихо».
Он погладил белокурые, — ровно лен, — волосы, что рассыпались по его груди, и внезапно подумал, что вот — лежать бы так со сладкой, своей женщиной, ходить в море — недалеко и ненадолго, смотреть, как растут дети, — что еще надо-то? «Денег, — он усмехнулся, — да и так уже, внукам моим хватит. Куда еще-то? Да и на что их тут тратить, все свое. Вон, даже рубашку мне сшила, как и обещала».
— Повернись, — сказала Анна тогда озабоченно. «Не жмет нигде?»
— Нет вроде, — он потянулся и закинул руки за голову. «Хорошо».
— Ну и высокий же ты, — изумленно проговорила женщина. «И большой какой — ровно медведь».
— Каждый вечер со мной в кровать ложишься, — Степан посмотрел сверху на ее прикрытые чепцом косы. «Пора бы и привыкнуть уже, Анна».
Она вдруг взяла его жесткую ладонь и погладила, — нежно. «И руки у тебя — я вся в них помещаюсь».
— Так и надо, — ласково сказал Степан, и, нагнувшись, поцеловал ее. «Кто тебя еще так обнимет, как я, Анна?»
— Да никто, Стефан, — она, поднявшись на цыпочки, закинула руки ему на шею. «Да не тянись ты», — он сел на лавку и устроил ее на коленях — удобно. «А медведи тут у вас есть в горах?».
— Да как не быть, — она поболтала ногами, скинула домашние туфли, и серьезно сказала: «Ты куда руки свои тянешь, день на дворе!».
— Зимой надо будет поохотиться, — Анна почувствовала, как шерстяной чулок будто сам скатывается с ноги. «Ты что, до зимы тут сидеть собрался?», — удивленно спросила она. «А корабль твой как же?»
— В Англию путь недолгий, — ответил Ворон. «К Рождеству вернусь, и потом уже никуда не уеду. Так что, — он поднял бровь, — мне руку на место вернуть?»
— Да не надо, — томно ответила Анна. «Как по мне, так делай, что делал».
— Я ведь и кое-что другое умею, — он потянулся за подушками, и, уложив ее на лавке, встав на колени, еще успел вспомнить, что надо опустить засов на двери.
Он посмотрел на ту самую рубашку, лежавшую рядом с кроватью, и рассмеялся.
— Ты что? — тихо спросила Анна, нежась под его рукой.
— Так, — Ворон уткнулся лицом в ее худенькое, девичье плечо. «Ты родить от меня не хочешь, а?».
— Что это ты вдруг? — удивилась она. «Нет, куда мне рожать, я же замужем, хоть и, — она усмехнулась, — соломенная вдова. Не могу я, понятно?».
— Понятно, — вздохнул Степан.
— Ну вот, — она чуть помрачнела. «Не хочу прятаться, а потом дитя свое кому чужому отдавать. Вы, мужчины, вам все равно, — она усмехнулась, — кончил, и пошел себе. А носить да рожать — нам. Так что нет, Стефан, хоть и люблю я тебя, но — нет».
— Неправа ты, — медленно сказал Ворон, накручивая на палец соломенный локон. «Неправа, Анна. Я за больше чем двадцать лет первый раз такое женщине предлагаю. Как раз потому, что ежели это мой ребенок, так я растить его хочу».
Она вдруг села, — волосы упали льняной волной на маленькую грудь, — и гневно сказала:
«Коли найдешь сына своего в приемных детях где-то, а дочь — в монастыре, так расти, конечно. Потому что нельзя мне сейчас рожать, а коли ждать, пока муж мой умрет — так это еще, может, с десяток лет».
— Да не замужем ты за ним, — вдруг взорвался Степан, — тебе это и английские богословы сказали, и шотландские! У него после тебя еще две жены было! Полюбовница ты ему, вот и все!
Он потер щеку, — она хоть и маленькая была, — а с тяжелой рукой, и увидел, как упрямо холодеют ее глаза. «А мне плевать, — сказала Анна, — на всех ваших богословов. Я ему обещалась, и он мне — и узы эти только смерть разорвать может. Как не станет его, тогда я с тобой к алтарю хоть в одной рубашке пойду».