"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Он спешился, и увидел, что в дверях усадьбы стоит Марфа, держа за руки близнецов.
Мальчишки вырвались и, — как всегда, — полезли на него, ровно на корабельную мачту.
Он обнимал сыновей, и слушал. Они говорили про ветряную мельницу, про птичьи яйца, про пони, про то, как Майкл упал и ударился коленом, и совсем, совсем не плакал, не то, что Лиза, она вечно ноет. Они шептали ему, что Федька — противный, нет, не противный, это Федосья противная девчонка, слишком много о себе возомнила. Они были уверены, что папа, — ну уж точно, — привез им из Лондона что-то интересное, а, может, быть, не только из Лондона, но и откуда подальше. Они обнимали его, говоря, что они с Федей доделали на ручье запруду и приладили к ней колесо, и оно крутилось, а теперь на ручье лед и совершенно невозможно, невозможно показать это папе, но оно крутилось, все видели!
— Крутилось, крутилось, — сказал Степан, улыбаясь, вдыхая запах детей. «Я верю».
Близнецы смотрели на него синими, будто море глазами, и он еще раз, прижав их к себе, потерся о нежные щеки.
— Вон, видите, — показал он на седло. «Весь мешок для вас пятерых. Снимайте да и бегите в детскую».
Дети пронеслись по ступеням маленьким ураганом. Степан улыбнулся и поцеловал Марфу в висок:
— Ну, здравствуй, сестрица. Марья-то где? Или случилось что? — Степан вдруг испугался — как-то странно смотрела на него Марфа, ровно хотела что-то сказать и сдерживалась.
— Нет, здорова она, — Марфа помолчала. «У себя».
— Все в порядке? Дети-то как? — Степан видел, как отхлынула кровь от щек сестры.
— С детьми все хорошо, — Марфа внезапно повернулась и стала подниматься по лестнице. «Я с ними побуду».
Степан в два шага догнал ее и встряхнул за плечи: «Марфа!»
— Иди к жене своей, Степа, — не оборачиваясь, сказала та.
Он не верил, не мог поверить, и еще раз переспросил: «Не мой?»
— Нет, сквозь рыдания сказала жена. «Не могу я врать далее, Степа. Не твое это дитя».
Степан не понимая, не сознавая, что делает, уже сжал кулак, но вдруг вспомнил: «Отродясь на женщину руку не подыму».
— Да как ты могла-то? — спросил он, сдерживаясь. «Шлюха дрянная! Я тебя сейчас за порог голой выброшу — иди к своему… — он выругался, — или в бордель. Там такие подстилки всегда в цене — на жизнь себе заработаешь».
Она сидела, съежившись в кресле, и Степан вдруг вспомнил, как первой брачной ночью она точно так же забивалась в угол — будто раненый зверек.
Он вдруг, с отвращением, посмотрел на ее аккуратный, округлый живот.
— Однако, все же спасибо, что ты мне сказала, — зло проговорил Воронцов. «Хоть не буду чужого ублюдка воспитывать».
— Степа, но ведь ты сам Пете говорил…, - подняла заплаканное, распухшее лицо жена.
— А ты что, Мария, думала, что я умер? — ядовито спросил Степан. «Ты поэтому решила с другим в постель лечь? Да нет, вроде я живой был — что тогда, что сейчас. Так что ты себя с Марфой не равняй — ты поблядушка просто».
Он с удовлетворением увидел, как дернулась, ровно от удара, Маша.
— Кто отец? — устало спросил Степан. «Или ты не знаешь?».
— Зачем тебе? — всхлипнула женщина.
Он остановился рядом и сказал: «А ну посмотри на меня».
Маша покорно подняла глаза. «Трогать я тебя не хочу и не буду, — медленно сказал Степан, — хоша бы любой другой муж тебя бы до смерти забил, и правильно бы сделал. Но мне к тебе даже пальцем единым прикасаться противно, тварь развратная.
А с кем ты блудила — того я убью, иначе нельзя, ибо тут честь моя затронута. Ну, кто он, говори!»
— Умер он, — глухо сказала Маша. «Летом еще. Мне письмо прислали».
— Как удобно, — вдруг рассмеялся Степан.
— А мне ты, что, солгать хотела, что ребенок мой? — он сцепил, зубы и заставил себя снять руку со шпаги. «Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит: «я ничего худого не сделала», — процитировал он.
Она только кивнула и опять расплакалась.
— Ну, вот что, — сказал Степан, уже у двери. «Ежели отродье это живым принесешь — духу его здесь не будет, и не увидишь ты его более. Поняла?».
— А я? — Маша не смела смотреть на мужа, он только видел аккуратный пробор в ее черных косах.
— Я теперь не уверен, что и сыновья-то — мои, — горько сказал Степан.
— Степа! — закричала жена, и, соскользнув с кресла, встала на колени. «Чем хочешь, клянусь — твои это дети!»
— Да что твои клятвы-то стоят, коли гадина ты бесчестная, — тихо, спокойно сказал ей муж.
«Но я так решил — за детьми ты ходишь прилежно, да и они тебя любят, поэтому выгонять из дома я тебя пока не буду. Про ублюдка твоего, скажу, что умер.
Жить я с тобой, понятное дело, не стану — он хмыкнул, — а как мальчикам восемь исполнится, я их заберу. Пока маленькие они еще. После этого — отправляйся куда хочешь, и чтобы я о тебе больше не слышал, и не видел тебя. Поняла?».
Маша разрыдалась, так и стоя на коленях. «Прости меня!» — сказала она. «Ну, хоть что доброе мне скажи!»
— Доброе? — улыбнулся муж. «Вот тебе доброе — коли за эти два года, что я тебя из милости под крышей своей еще оставляю, ты еще с кем блудить будешь — я тебя живой в землю зарою. А Иисус меня простит, потому что ты заповедь Божью преступила.
Так что, Машенька, ты знай, — я хоша человек и терпеливый, но ты мое терпение сейчас до самого дна вычерпала».
Он осторожно закрыл за собой дверь жениной спальни и, привалился к стене. Если бы сейчас ему было, кого убить — он бы сделал это.
В кабинете он взял Библию, и, перелистав страницы, нашел нужное: «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога».