"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Она вспомнила вдруг, как прочтя сухие строки, пошатнулась, и положила руку на живот — она ждала его, так ждала. Ждала с тех пор, как началась осень, каждый день, просыпаясь с надеждой увидеть всадника на лондонской дороге. А все это время он был уже мертв.
И ей больше ничего не оставалось, кроме как написать Степану.
— Сядь, — сказала Марфа и налила им обоим вина. «Петька из Парижа ящик бордо прислал — белое, легкое, как раз в тягости и пить его.
— Что у тебя — с ребенком что? Не двигается? Так это бывает — я, когда Федьку носила, тоже как-то, раз толчков не чувствовала. Они ж не всегда ворочаются, бывает, что и спят. Ну, хочешь, за миссис Стэнли пошлем?»
Маша покачала головой, погладив свой выпуклый живот, и вздохнула: «С дитем все хорошо, толкается, как и положено ему»
— Ну и что ты тогда плачешь? — Марфа улыбнулась. «Понятно, что на сносях — дак мы все рыдаем, голова у нас набекрень.
Я, помню, с Федькой опять же, весь гарем загоняла. Это мне не так, это не нравится, подайте другое, уйдите вон, куда ушли — вернитесь! Даже на Селима орала, а он терпел», — Марфа усмехнулась и вдруг увидела, как ползут по Машиным щекам крупные слезы. Невестка уронила голову в руки и разрыдалась всерьез.
Марфа отставила бокал и обняла Машу. «Ну чего ты — боишься? Дак мы с тобой бабы здоровые, каждая вон уже по паре родила, опростаемся — и не заметим, поверь мне. Хоть у тебя с близнецами и тяжело вышло, дак в этот раз вряд ли так же будет. Тем более что Степан приедет, Петька, — Марфа вздохнула, — не знаю, успеет ли. А срок у нас одинаковый, может, и родим в один день».
Маша молчала, сцепив — до белизны, — пальцы. «Степан, да», — вдруг сказала она незнакомым, — Марфа поежилась, — холодным, голосом. «На днях, говоришь, приезжает он?»
— Да ты сама ж мне письмо и показывала, — потормошила ее Марфа. «Маша, ты как себя чувствуешь? У тебя голова не болит? Мушек нет перед глазами? Ты, если что, скажи мне — если такое дело, то лежать тебе надо, а не бегать. Хочешь, я тебе настой сделаю, и за миссис Стэнли отправить надо».
— Не надо, — Маша вдруг поднялась и подошла к окну, прижавшись к нему лбом. Лицо горело, и она, глубоко вздохнув, повернулась к Марфе.
Бронзовые волосы невестки были заплетены в косы, она сидела, держа в ухоженной, с розовыми, отполированными ногтями, руке, серебряный бокал, на пальце переливался большой изумруд — подарок мужа, и даже ее домашнее, просторное, медного шелка платье, было отделано дорогим кружевом.
Зеленые, в темных ресницах глаза Марфы смотрели на Машу — спокойно и уверенно.
— Травы я у тебя искала, — сказала Маша, и закрыла глаза, чтобы не видеть этого ясного взора.
— Какие? — услышала она голос Марфы.
— Чтобы дитя скинуть, — стиснув руки, — до боли, — ответила ей невестка.
Марфа еще отпила из бокала и посмотрела на темную, изящную голову Маши.
— Грех это, — коротко сказала женщина.
— Ты ж сама говорила, что настои пила, и, что будешь опять, как дитя откормишь, — зло сказала Маша.
— То дело другое, — Марфа положила руку на живот — ребенок вдруг стал толкаться, ровно ему не нравилось, о чем шел разговор.
— Мне, дорогая моя, не с руки было детей каждый год рожать — я, как ты знаешь, без мужа все это время жила.
А что буду я травы пить — дак Петька про то знает, и согласен — когда решим еще дитя зачать, дак я и брошу.
— Ты думаешь, я не хотела от Степана рожать? — Маша расплакалась. «Я хотела, но получилось…»
— Получилось так, что это не Степана ребенок, верно ведь? — тихо спросила Марфа. «Ну, так, Маша, ты ж не девица невинная, — знаешь, что бывает, коли ты для мужчины ноги раздвигаешь».
— А ты не раздвигала, у тебя двое от Духа Святого родились? — прошипела Маша.
— Я, Мария, уверена была, что мужа моего в живых нет. Так что ты меня в блядстве-то не обвиняй, не получится, — вздохнула Марфа.
Маша молчала, не вытирая слез.
— Срок-то у тебя какой, на самом деле? — спросила Марфа. «Без вранья, только — когда рожать тебе?».
— Да вот скоро уже, — Маша еще ниже опустила голову.
— А Степану ты, что думала сказать — что раньше срока родила? Что дитя это с того времени, как он тогда, что мы с Петей ссорились, мирить нас приезжал?» — Марфа поднялась и походила по комнате.
— Да, — неслышно прошептала Маша.
— Как он в тебя той ночью кончил, дак ты, наверное, потом на коленях Иисуса благодарила, — усмехнулась ее невестка.
Маша, покраснев, молчала.
— Я у тебя в ящике книгу видела, — Марфа присела и взяла невестку за руку. «Его это дитя?
Знаешь ты, что с ним случилось? — закусив губу, проговорила Маша.
— Его, — неслышно ответила Маша. «Да, в августе еще я письмо получила. Он и не знал, что я понесла, а теперь…» — она пожала плечами.
— Теперь да, — Марфа вдруг, решительно, проговорила: «Вот Степа приедет, ты ему это все и расскажи».
— Лучше я удавлюсь, — безразлично сказала невестка и вздрогнула — Марфа хлестнула ее по щеке.
— Удавиться каждый может! — женщина сцепила зубы. «Ты, Маша, все эти годы, как у Христа за пазухой жила, а подумай, как мне было!
Только ни разу, ни разу у меня руки к веревке не потянулись — потому как я мать, и детей своих вырастить должна. Тако же и ты — и мальцов своих, и того, что в чреве у тебя сейчас».
— Дак, может, и не говорить Степе-то? — измученно шепнула женщина. «Зачем ему знать?»
— Затем, милая, что лгать-то нам Иисус не заповедовал, — вздохнула Марфа. «Вона, я бы тоже могла Петьке сказать, что Федосья от него — месяц сюда, месяц туда, десять лет назад дело было, кто разберется? Однако же я ни мужу своему, ни детям неправды говорить не собираюсь, и тебе не советую».
— А ежели Степа меня выгонит? Куда мне идти-то тогда? — Маша опять разрыдалась.
— Вот завтра он приедет, так и узнаешь, какое его решение будет, сейчас чего гадать? Умой лицо, и пошли к детям — а то, что мы за матери, сидим тут, плачем, а чада без присмотра, — Марфа поднялась.