"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Хорошей тебе дороги».
— Спасибо, сестрица, — он привлек ее к себе и обнял. «Ты там в своем Дельфте осторожней, и возвращайся быстрее».
— Да уж Машу надолго со всей этой оравой не брошу. Спокойной ночи, Петя, — сказала Марфа, даже не повернувшись к мужу, и вышла.
Степан посмотрел на усталое лицо младшего брата и обнял его:
— Ты так до сих пор с ней и не говорил?
— Да говорил я! — разъяренно ответил Петя. «Мы только и делаем, что разговариваем: «Петр, отдай мне судаковские деньги!» «Пока не могу, Марфа, они в обороте». «Марфа, ты куда собралась?» «Не твое дело, если не хочешь, чтобы я и дети тут жили — скажи, мы завтра же выедем!» — и так каждый день, — он вздохнул.
— Два дурака, — Степан набил трубку. «Бить вас некому. Как у тебя с детьми-то?»
— Хорошо, — Петя вдруг улыбнулся, — Федосья, я тебе скажу, девка умная, хоша и десять ей годков всего, а ровно мать для Лизы. И Федька молодец — пять лет только парню, а ничего не боится — он мне деда своего напоминает, Федора Васильевича, упокой Господи душу его».
— А называют они тебя как? — Степан внимательно посмотрел на брата.
— Да отцом, слышал же ты, — Петя вдруг замялся.
— Ну, так чего тебе еще надо? Иди к Марфе, прямо сейчас, бери ее, да чтобы через девять месяцев она тебе еще дитя принесла, понял? — Воронцов налил им обоим вина.
— Степа, — измученно сказал младший брат, «да я как подумаю, что все эти годы она…»
— А ты не думай, — Степан выпил. «Я ж тебе говорил уже — ты тоже не монахом жил».
— Нет, конечно — покраснел Петя. «Но я, же мужчина…»
— Ты не мужчина будешь, коли сейчас Марфу оттолкнешь, — жестко сказал Степан. «Ты думаешь, легко было девочке шестнадцати лет выжить, одной на всем белом свете? А она выжила, да еще и детей, каких родила — любой бы гордился».
— Дак не от меня же! — злым шепотом сказал Петр.
— Если ты здесь будешь сидеть, вместо того, чтобы с ней спать, то, конечно, от тебя она не родит, — хмуро сказал Степан.
— Но как, же я с ней буду спать? — Петя коротко застонал и спрятал лицо в ладонях.
— Лежа, — ответил Степан, поднимаясь. «Ну, или как вам обоим больше нравится».
— Ты куда? — встрепенулся Воронцов-младший.
— Сыновей повидать напоследок, — ядовито ответил Степан.
— Не так часто я дома-то бываю, чтобы время тратить на пустые разговоры. И я на твоем месте не ныл бы тут, а пошел бы наверх — прямо сейчас. Однажды ты Марфу уже потерял, ты хочешь еще раз с ней расстаться?»
— Почему расстаться? — Степан увидел недоуменные глаза брата и разозлился — такое бывало с ним редко.
— Да потому, пустая твоя башка, что Марфа тебя любит — тебя одного. Ты хоть приглядись — она ж на тебя смотрит, ровно никого другого на свете и нет.
— Не смотрела бы она так, и не был бы я женат, — Степан вдруг рассмеялся, — она бы сейчас со мной в постели была, уж не сомневайся, братец.
— Степа, — угрожающе сказал Петя, и отодвинул кресло.
— Вот, встал наконец-то, — Степан улыбнулся. «Ты хочешь, чтобы ушла она? Потому что если ты сейчас, сам не примешь ее, — она не вернется. Не такая она женщина, чтобы обиду терпеть, сам знаешь.
А коли не станет ее рядом — ты, что сделаешь? До смерти будешь жить один? А кто о Лизавете твоей позаботится, ей же мать нужна, — Степан вздохнул и вдруг ласково погладил голову брата. «Не будь дураком, Петька, иди к ней, опустись на колени и проси прощения».
— Простит, думаешь? — брат смотрел мимо него, куда-то в залитое дождем, темное окно.
— Даже львицу приручить можно, — хмыкнул Степан. «А твоя рука у нее первой была, думаешь, забыла она? Простит, конечно», — он чуть подтолкнул брата. «Иди, иди».
Маша стояла и вглядывалась в мокрые, качающиеся на сильном ветру, деревья на дворе.
Степан к ней так и не поднимался. Женщина вспомнила, как когда-то, во время, казавшееся сейчас таким далеким, стояла так же, у окна, — перед брачной своей ночью.
Тогда ее руки холодели от страха, а сейчас — от счастья. Маша поднесла пальцы к губам и, подышав на них, тихонько сказала: «Господи, спасибо тебе».
Она долго не верила, — в это невозможно было поверить, — но пошел уже второй месяц, и больше сомнений не оставалось.
Нежно погладив живот, она шепнула: «А осенью твой отец приедет. Знаешь, как он обрадуется? Я ведь совсем тебя не ждала, дитятко мое, я уж и не думала, что Господь меня так наградит».
Маша запахнула шаль и прошла в детскую. Близнецы спокойно спали — Майкл, как всегда, аккуратно свернувшись в клубочек, а Ник — разметавшись, сжимая в руке маленькую деревянную лошадку. Она перекрестила их кроватки и долго стояла, смотря на то, как дышат сыновья.
— Марья, — позвал ее сзади муж. Он стоял на пороге со свечой.
— Как спят-то, — он улыбнулся, «ровно ангелы».
— Ты надолго не останешься? — повернулась к нему Маша.
— Хотел бы, — он нахмурился, — «да нельзя. На верфь надо вернуться, и чем раньше, тем лучше. Я и так целый день потерял, из-за Петьки».
— Что там у них? — спросила Маша.
— Думаю, что все хорошо будет, — Степан вдруг посмотрел на жену, и подумал, что она немного похудела.
В Плимуте никого надежного не было, а в Лондоне он так и не попал к гусыням. «Поеду к ним, конечно», — подумал Ворон, — «но сейчас тоже хочется. А то потом еще на Канары идти до конца лета. Ладно, она и вправду неплохо выглядит, даже помолодела».
— Пойдем в постель, — сказал он, и, нагнувшись, поцеловал ее — медленно и долго. «Раз уж я здесь, Марья».
Сказать «нет» было совершенно невозможно, непредставимо, но, уже раздевшись, она вдруг вспомнила Джованни — всем телом, и чуть было не прошептала: «Прости меня, милый».
Потом она мучительно кусала губы, благодаря, Бога за то, что Степан не видит ее лица.
Только когда муж задремал, она приложила пальцы к горящим щекам и пробормотала: «Да что же ты со мной сделал, Джованни? Десять лет ничего не было, а сейчас, — она искоса посмотрела на мужчину рядом, — появилось?».