"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Отстань, — оттолкнула его женщина. «Сил уже никаких нет с тобой».
Она вдруг посмотрела в непонимающие, наполненные слезами глаза дитяти и, спохватившись, сказала: «Прости, прости, пожалуйста! Ну, иди сюда, — она протянула руки.
Дитя прижалось к ней и сказало: «Почему плакать?».
— Устала я, — пожаловалась Маша, обводя глазами пыльные, заброшенные палаты, куда привезли ее с ребенком.
На дворе стоял, — днем и ночью, — караул стрельцов, а когда Маша попросила дать ей кого-то, хоть пару девок холопок в
— Не плачь, — сказало нежно дитя и потерлось мягкой головой о мать. «Спать хочу», — вдруг зевнул ребенок, и, пристроившись на плече Маши, задремал.
Вдовствующая герцогиня медленно укачивала дитя, и вдруг, тихо, сказала: «Господи, ну хоть бы все хорошо стало».
Магнус приехал позже, чем обещал — только в марте, сыром, гнилом, промозглом марте, когда ветер с моря скрипел рассохшимися ставнями, и дитя зачало кашлять. Маша уж и не думала, что муж вернется. «Погиб, али спился», — зевала она равнодушно, вечер за вечером ложась в холодную, огромную постель, давая грудь ребенку. Она ждала только гонца из ставки Батория, с известием о смерти мужа.
Вместо этого Магнус спешился во дворе замка, — нежданно-негаданно, — и широкими шагами прошел в спальню к Маше. Она как раз кормила, и, ахнув, только и успела, что отложить недоуменно заплакавшее дитя в колыбель.
— Шлюха! — сочно сказал муж и ударил ее по щеке. «Я в город заехал по дороге, мне тут про тебя многое порассказали. Нагуляла ублюдка, дрянь!».
— Это твой ребенок, — дрожащими губами запротестовала герцогиня, но Магнус только издевательски рассмеялся и вытащил из-за пояса плеть.
— Я пока еще считать умею, — ответил он, стаскивая Машу за волосы на пол. «В январе ребенок родился, а я год назад уехал. Ты бы хоть пристроила, куда отродье это, ради приличия!».
Магнус избил ее в синеву, а потом, награждая пинками, протащил вниз по лестнице, к хлеву.
— Тут твое место, — сказал он Маше, толкая ее в навоз. Она барахталась в дурно пахнущей луже и вдруг услышала хохот. Пара местных парней, прислонившись к косяку, передавая друг другу бутылку, хлопали Магнуса по плечу.
— Вы только воды из колодца принесите, — рассмеялся муж, глядя на Машу. «А то такой даже последний свинопас побрезгует».
Муж не уходил — он стоял в дверях хлева и давал советы парням. Потом, когда они закончили, и Маша, рыдая, лежала ничком на земле, она услышала звон серебра. Магнус заплатил и сказал: «Ну вот, теперь всякий раз будете получать столько же — хоть каждый день приходите».
Он поселил ее с ребенком там же, в хлеву, в закутке рядом со свиньями. Ночами, прижимая к себе дитя, Маша думала о том, чтобы убежать — но, когда она представляла себе долгий, опасный путь до Москвы, она только опускала голову и плакала — тихо, горестно.
Дитя Магнус не трогал — только раз, зайдя в хлев, он отпихнул ребенка сапогом, — тот уже хорошо говорил, и попытался сказать: «Папа!».
— Еще раз услышу это, — пьяно проговорил муж, — в реке твое отродье утоплю.
Магнус умер в начале января. Как следует, напившись со своими городскими собутыльниками, он рухнул прямо во дворе замка и так пролежал всю ночь. Нашли его только утром, заледеневшего, стылого. А уже через две недели за Машей приехал возок с караулом молчаливых солдат. «Государь велел вас на Москву привезти», — сказал ей вежливо боярин, что сопровождал Машу.
— Вот мы и на Москве, — грустно сказала женщина, прижимая к себе ребенка. «И что-то дальше будет?».
Она зевнула, и, подхватив дитя, вытянулась на широкой, скрипучей лавке, укрывшись своей шубкой. Ребенок посопел, поворочался, затих, а вскоре и сама Маша заснула.
Петя размашисто расписался на грамоте, и, нагрев сургуч, приложил свою печать.
— Не понимаю, зачем ты это делаешь? — пожал плечами Майкл Локк, глава Московской компании, убирая связку бумаг в железный шкап. «Дождался бы родов, и менял бы завещание. И доверенности зачем-то продлил. Ты осенью уже в Лондоне будешь».
— Ну мало ли, — вздохнул Петя, и улыбнулся, — в раскрытые ставни било яркое, почти весеннее солнце, с Варварки доносился людской гомон и лошадиное ржание, били в колокола к обедне, и он, все еще улыбаясь, ощутил на лице сладкий ветер с запада.
Снизу послышалось визжание веревочного блока, которым поднимали товары на склад, и Петя вспомнил, как он сам, почти восемнадцать лет назад, считал и проверял провизию, здесь же, за две двери отсюда.
— А ну выпей, — Локк вдруг подсунул ему кубок.
— Что это вдруг? — удивился Петя, попробовав вино.
— Да ты побледнел так, что даже губы в синеву бросило, — ворчливо сказал купец. «Ты как, здоров?».
— Здоров, — Петя зевнул. «Устал только, эти азиаты хоть кого с ума сведут своей медлительностью. Один обед продолжается весь день. Но с наследным принцем Аббасом мы договорились, — как только он займет престол, сразу, же выгонит португальцев из Ормуза, нечего им там сидеть. И я ему посоветовал заканчивать войну с турками, денег на это много уходит, а толку — мало».
— Надо бы…, - Локк не закончив, сцепил пальцы, и пристально посмотрел на Питера.
— Индия, — ухмыльнулся тот. «Не это жалкое Гоа, а вся Индия. Ты представляешь, что произойдет, если она станет нашей?
— Произойдет, — Локк налил им еще вина, — много прибыли.
Петя вдруг задумался. «Ормуза мало, — сказал он. «Пока мы тащимся вокруг Африки, мы теряем время».
— Ты собираешься предложить султану прорыть канал в Суэце? — поинтересовался Локк.
Петя смешливо потер переносицу. «Ну, Птолемей же рыл. Во всяком случае, нам нужны тамошние проливы — тогда португальцы с испанцами забегают, уж поверь мне».