"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— И компания, — внезапно сказал его собеседник.
— Ну конечно, — удивился Петя, — как же иначе? «Компания купцов Лондона, торгующих в Восточных Индиях», — вот так она будет называться, — решительно заключил Воронцов и встал: «Поеду домой, а то я еще Марту и детей не видел, сразу сюда велел заворачивать».
— Ну, как и положено хорошему торговцу, — рассмеялся Локк, — сначала надо разобраться с товаром, а потом уже — к семейному очагу.
В кабаке было людно и душно. Невидный, заросший бородой до глаз мужик, пьяно покачиваясь,
Стрелец, что сидел напротив, уронив всклокоченную голову на стол, икнул и ответил:
«Истинно правду глаголешь! А хошь, — он открыл один заплывший глаз, — крестами поменяемся? Тогда мы совсем братья будем!»
Мужичок потащил с шеи простой деревянный крест на снурке.
— За это, Василий, — стрелец наставительно поднял палец, — надо выпить! Эй, кто там, еще нам тащите, — он рыгнул и выругался: «Приду домой, бабу поучу, за косы потаскаю».
— Чего вдруг? — удивился мужик, разливая водку.
— А просто так, — стрелец открыл рот, и вылил туда сразу половину оловянной кружки. Мужик подсунул ему мису с квашеной, со льдом капустой. Стрелец захватил грязной рукой горсть, и, капая слюной, стал шумно жевать.
— Баба, Василий, — сказал он неразборчиво, роняя капусту на колени, — она есть сосуд греховный. Вот ты женат?
— Нет, — ореховые глаза мужика чуть усмехнулись.
— Умный ты, — уважительно сказал стрелец. «Вот рассуди сам — поставили нас стеречь эту егорциню, как ее там, православный человек такого не выговорит. Я, Василий, воин, я там, — стрелец махнул рукой в сторону выхода, — в Ливонии, знаешь, как врагов рубал? Вот ровно как капусту эту. Ты ж, небось, как ты есть, шваль деревенская, окромя топора ничего в руках не держал?
— Не держал, — не обижаясь, согласился мужик.
— Ну вот, — стрелец вдруг стукнул кулаком по столу, — кружки подскочили. «Теперь я, какую-то врагиню стерегу, и дите ее. Свезти бы их обеих в монастырь, и дело с концом».
— Обеих? — мужчина подлил стрельцу еще водки.
— Девка там у нее, Машка. И мать тоже Марья. И жена моя Марья, змея проклятущая! — стрелец попытался встать, но тут, же рухнул обратно на лавку. «Сейчас доберусь домой, Василий, уж я ее поучу!»
— Доберешься, доберешься, — мужик мягко поднял стрельца. «Пойдем, в слободу тебя провожу».
— Хороший ты человек, тезка, — искренне сказал его собеседник и потянулся за саблей. «Вот сейчас голову ей срублю!»
— Тихо, — мужик кинул на стол пару монет, и, подталкивая стрельца к выходу, сказал: «Дома и срубишь, Василий».
— Что-то мутит меня, — пожаловался стрелец, когда они медленно шли по узкой, в навозных лужах улице. Он вдруг остановился, наклонившись над канавой, и его стошнило. «Вот, — стрелец стал медленно оседать в растоптанный, грязный снег, — сейчас отдохну, и дальше пойдем».
Он свалился в канаву, и мужик, подождав немного, наклонившись над стрельцом, быстро его обыскал.
— А вот и ключи, — пробормотал он. «Господи, что Москва, что Копенгаген — ну никакой разницы. И кто их только в охрану ставит?».
Он засунул ключи себе в карман и почти ласково нахлобучил на голову стрельца меховую шапку.
— Спи, Василий, — сказал мужчина, — народ у нас до пьяных жалостливый, не тронут тебя, милый мой».
Он, не оборачиваясь, скользнул в темный проход между амбарами и был таков.
— Я уж и не знал, что детям привезти, — усмехнулся Петя, раздеваясь. Марфа уже лежала в постели. Она отложила книгу, и, перевернувшись на бок, улыбнувшись, сказала: «Двойняшки тут сказок наслушались, льва просили, будто кошек им мало. Еще ведь и не потащишь этих кошек в Лондон, придется тут оставлять, крику будет — не оберешься».
— Я Черныша из Колывани в Лондон взял, герр Мартин покойный тоже этому не особо рад был, но ничего — я его уговорил, — Петя нежно положил руки на большой, выпуклый живот.
«Толкается», — сказал он, прислушиваясь.
— Еще как, — Марфа зевнула. «Бойкий мальчишка-то, весь в тебя. Петька, я тут подумала…
— Что? — муж прижался щекой к ее плечу.
— Лизавете-то когда скажем? — Марфа прикусила тонкую губу. «Семь ей скоро, может, время уже?»
— Не знаю, — Петя чуть помедлил. «Может, подождать все же, Федор с Федосьей болтать не будут, Степан с близнецами — тоже, а Лиза маленькая пока для сего, как мне кажется. Года через три, али четыре. Да и потом, — он потянулся и зевнул, — для нас же с тобой нет разницы, все они наши дети.
— Это да, — Марфа нежно, чуть касаясь, стала целовать его.
— А ты, дорогая, ложись поудобнее, — попросил Петя. «Вот так, например».
— Давно, — простонала Марфа. «Ох, как давно…».
— Ну, — пообещал Петя, — теперь уж я долго никуда не поеду, как вернемся в Лондон, так только на восток отправлюсь, но это нескоро еще.
— Так, значит, — тяжело дыша, спросила Марфа, — меня сие каждую ночь ждет?
— И днем тоже, — ласково пообещал ей муж.
Марфа спала, рассыпав волосы по его плечу, и вдруг, почувствовав что-то, — не слухом, чем-то неуловимым, непознанным, — открыла глаза.
— Петька, — она чуть потормошила мужа.
— Так уже было, — сказал он, морщась, приподнимаясь. «Сейчас все пройдет, только подушки мне под спину положи».
Марфа устроила его, полусидя, и вдруг сказала: «У тебя губы посинели».
— Спи, — сказал Петя. «Все будет в порядке».
Она встала и зажгла больше свечей. «Где болит?», — спросила Марфа требовательно.
— Вот тут, — Петя показал на левое плечо. «В спину отдает, и локоть дергает. Продуло, наверное. Ложись, ради Бога, ты на сносях уже, еще не хватало, чтобы ты тут рожать раньше срока начала».