"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— А сие на что? — запальчиво спросила девушка, чуть вытащив из-за пояса кривой нож в кожаном чехле, с рукояткой рыбьего зуба. «Ты не думай, атаман, я свою честь защитить смогу».
— Сие спрячь, — коротко велел Ермак, — и не показывай более. И не спорь со мной, Федосья, — коли нет у тебя мужа венчанного, дак тебе при матери надо быть, а не тут болтаться, хоша, конечно, с остяками ты у меня первая помощница.
Он поднял голову и закричал: «Все ли ладно?».
— Да все хорошо, — ответили с вышки, и, посмеиваясь,
— Господи! — Ермак перекрестился. «Тихо там у них было?».
— Да вроде миром разошлись, — дозорный перегнулся вниз, — однако же, не здороваются теперь.
Атаман усмехнулся, повернувшись к Федосье. «Василиса, что с Гришкой нашим повенчалась — то невеста Волка была. Ну, отряд его пришел, Великим Постом еще, и сказали, что Михайло в буране замерз. Вот и получилась, — он почесал в седоватой бороде, — каша. Ну, ничего, мужики взрослые, разберутся.
Девушки сидели на дворе и чистили рыбу.
— Ланки, нун кунтэ менлен? — спросила, вздохнув, Василиса.
— После Успения уезжаю, — Федосья выпотрошила большого муксуна и сказала: «Давай юколу сделаем, сейчас жарко, как раз хорошо просушится. Зимой поедите».
Разрезав тушку на два пласта, она потянулась и поцеловала соседку: «Ну, что ты расстраиваешься? После Покрова вон, сколько свадеб будет, одна не останешься».
Василиса, покраснев, зашептала что-то Федосье в ухо.
— Погоди, — спокойно сказала та, потянувшись за еще одной рыбиной. «Третий месяц, как замужем, и хочешь, чтобы вот так сразу все случилось. Оно ж, Василиса, как Господь решит, так и будет».
Та улыбнулась: «Да уж скорей бы!»
Федосья подтолкнула ее: «Да погуляй пока, тебе ж только семнадцатый год идет, успеешь с чадами-то насидеться».
Василиса засыпала уложенную в берестяной туесок рыбу солью и тихо сказала: «Хоть бы Волк с отрядом ушел, а то стыдно ему в глаза смотреть».
— А чего это тебе стыдно? — Федосья принялась развешивать рыбу на деревянном шесте с прибитыми к нему плашками. «Ты ж по любви венчалась, а, что Волк злится — то дело его, не твое».
— По любви, конечно, — вскинув голову, проговорила девушка. «Он у меня добрый, — она вдруг зарделась, и, добавила: «Хорошо с ним».
— Да видно, — ласково сказала Федосья. «Ты ж вон — сияешь вся, как на него смотришь. Ну, пошли, — она подняла испачканные чешуей руки, — помоемся, да сети чинить надо».
Ермак высунулся в окошко и поглядел на играющий над берегом Туры закат.
— А все равно, — он пробормотал, — ночи-то зябкие, от реки ветерком тянет. Наливай, Михайло.
Волк разлил водку и тихо сказал: «Ну, нет моих сил, Ермак Тимофеевич, тут быть. Отправьте меня куда, хоша одного. Я ж каждый день их вижу — так бы голову ему и снес, однако то дело греховное».
— Один ты никуда не пойдешь, на то и дружина, чтобы вместе воевать, — коротко ответил атаман. «В этот раз свезло тебе, Михайло, поди, вон, свечку за сие в церкви поставь. Как вернусь я с Вагая, на Москву отправлюсь, тогда собирай отряд, иди, куда хочется тебе, а пока — тут будь, под рукой. Мало ли что, — Ермак чуть помрачнел.
— Давай, — он порезал кинжалом вяленую оленину, — рассказывай, что ты там видел, на юге. И вот, — атаман поднялся и принес из поставца лист бумаги, — бери уголь, рисуй, я Федосье Петровне потом отдам, она перебелит».
— Умеет она? — заинтересованно спросил Волк, набрасывая контуры рек.
— Она и читать умеет, и писать, не то, что ты, — хмуро ответил атаман, следя за длинными, красивыми пальцами мужчины.
— Завтра к батюшке пойду, — краснея, ответил тот. «Я тем годом еще думал научиться, так вот вышло…»
— Ну, вот и сиди, занимайся, раз ты здесь пока, — кисло заметил атаман. «Взрослый мужик, а имя свое подписать не можешь».
— Золота там, в горах, много, — сказал Волк, пережевывая крепкими зубами мясо. «Что я принес, — то мелочь, там его лопатой грести можно».
— Однако же, — атаман взглянул на карту, — чтобы туда добраться, надо чрез Кучума пройти — он в тех степях отирается, мерзавец. Говорю же, Волк, — свезло тебе.
— Кончать с Кучумом надо, — вздохнул Михайло.
— Ну, вот и покончим к Успению, с Божьей помощью, — Ермак зевнул и перекрестил рот.
«Давай спать, а то я сегодня до рассвета встал, да еще греб против течения сколько».
Волк поднялся, и, уже на пороге, сказал: «К Федосье Петровне схожу».
— Не надо, Михайло, — предостерегающе проговорил атаман. «Зачем? Умер Иван Иванович, и умер, зачем ей раны бередить, зачем знать сие?».
— Затем, что иначе я в глаза ей смотреть не смогу, — ответил мужчина, и закрыл за собой дверь.
Федосья, привалившись к бревенчатой стене своей боковуши, сидя с ногами на покрытой шкурами лавке, писала при неверном, мерцающем огоньке свечи.
— Заяц, — она покусала перо, и нарисовала животное. «Эх, сюда бы Федю!», — вздохнула девушка. «Он бы все быстро обделал, и красиво тако же, не то что, я». «Чевэр» — написала Федосья с правой стороны тетради и продолжила: «Волк…»
— Я тут, — раздался смешливый голос с порога.
— Михайло Данилович! — ахнула девушка, быстро завязывая платок. «Заходите, милости прошу, может, поесть чего хотите?»
— Я с атаманом трапезничал, благодарствую, Федосья Петровна, — Волк протянул ей свернутый лист бумаги. «Вот, я тут карту нарисовал тех мест, где бродил, но как она есть кривая, так Ермак Тимофеевич просил ее перебелить».
— Хорошо, — она поднялась. «Да вы садитесь, Михайло Данилович, — указала Федосья на лавку у маленького стола. «Тут я облачение для батюшки Никифора чиню, сдвиньте его просто».