"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Она повернулась, и, сняв с полки Танах, нашла те строки, о которых думала ночами, вспоминая Теодора:
— Потом возненавидел Тамар Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди.
И Тамар сказала ему: нет, прогнать меня — это зло больше первого, которое ты сделал со мною. Но он не хотел слушать ее.
И позвал отрока своего, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон и запри дверь за нею».
— Вот так же и со мной будет, — Мирьям стиснула переплет книги, — до боли в пальцах.
«Прогонит и запрет дверь. Даже если что-то случится, — Господи, и как мне теперь грех этот искупить, — он все равно, натешится мной и прогонит прочь. Нельзя идти против воли Господа, нельзя строить здание без Его благословения. Но что, же делать теперь, что делать?»
Она, внезапно, отложила книгу, и, перебирая жемчужные бусы на закрытой глухим воротником шее, застонала, прикусив губу. Отдышавшись, девушка обреченно подумала:
«Вот и все».
Пани Эльжбета кормила кур. «Вот так, — ласково приговаривала она, бросая зерно из сита.
«Ешьте, не деритесь, всем вдоволь достанется».
Девушка услышала, как скрипит калитка, и повернулась. «Господи, какая красавица она все же, — подумала Лиза, глядя на ту, что робко стояла у ворот. «И кожа — будто мрамор самый белый».
— Пани Мирьям, — радушно сказала девушка, — заходите, гостьей будете. У меня яблоки есть, сегодня с утра купила. Можно ведь яблоки вам?
— Можно, — не думая, ответила девушка, глядя на доброе, отяжелевшее лицо пани Эльжбеты.
«Спасибо, пани».
— Вы что-то хотели? — недоумевающее спросила Лиза, глядя на пани Мирьям.
— Там у вас, смотрите, дверь в дом открыта, как бы курицы не забежали, — указала девушка.
— Ой, и правда, — Лиза поднялась на крыльцо, и Мирьям, нагнувшись, одним быстрым движением, вытащила из-под ступеньки сложенный амулет.
— Как вы покраснели, — озабоченно заметила Лиза, повернувшись. «Все в порядке?»
— Да, — вздохнула Мирьям и спросила: «Вы как себя чувствуете?»
— Ой, — Лиза обрадовалась, — как дождь прошел, так лучше. Дышать легко, да и вообще — акушерка была вчера, сказала, живот уже опустился, этой неделей, рожу, наверное, — она перекрестилась и тут же смущенно сказала: «При вас нельзя, наверное».
— Да что вы, — махнула рукой Мирьям, и застыла — по улице к ним приближался всадник на вороном коне. Она вгляделась в знакомую фигуру и тихо проговорила: «Муж ваш едет, пани Эльжбета. Пойду я, а то у меня белье замочено, еще на озеро его отнести надо».
— Заходите! — крикнула ей вслед Лиза, и, отложив сито, огладив руками платье, плеснула в лицо колодезной водой из ведра.
Он спешился, и, привязав коня к изгороди, целуя ее прохладные щеки, пробормотал:
«Господи, как я скучал, как скучал, Лиза».
Лиза закинула Феде руки на шею, и, прижавшись головой к его груди, сказала: «И я, милый мой. Пойдем, я пирогов напекла, они еще горячие».
— А щи? — грустно спросил Федя, вдыхая ее знакомый, родной запах — свежий хлеб и травы.
«Хочу щей, Лизавета!»
— Бочку сделаешь, осенью капусту заквашу, и будут тебе щи! — рассмеялась жена, и дернула его за руку: «Ну, пошли, голодный ведь!»
— Как я скучал, — еще раз повторил муж, обнимая ее.
Мирьям выжала белье, и, складывая его, спросила у соседки, что полоскала простыни, стоя по щиколотку в воде: «А где пани Кристина? Родила, что ли, уже?»
— Родила вчера вечером, — погрустнела та, — мальчика мертвого, не про нас будь сказано. Уж и похоронили, там, за оградой кладбища. А жалко, хороший мальчик, черноволосый, как пани Кристина, и вроде здоровеньким выглядел. На все воля Божья.
Мирьям, молча, сложилась, и, попрощавшись, пошла домой. Пахло свежестью, над городом играл нежный, сиреневый закат, пели лягушки, и она, остановившись, подумала: «А схватки-то все сильнее у меня, сильнее и чаще.
Скажу, что пошла в лес, по грибы, как раз после дождя их много, и заблудилась. Если ребенок темненький родится, вернусь домой, и все. А если нет…, - она вздохнула, обернувшись в сторону, где жили христиане, и, тряхнув головой, зашла к себе на двор.
Мирьям собрала все, что было нужно, и, вдруг замерла — теплая жидкость текла по ногам. «А вот теперь совсем недолго осталось, — подумала она, переодеваясь, завязывая платок, чувствуя, как усилились схватки.
На улице уже никого не было, — в городе сели за трапезу. Она услышала далекий, гулкий звук колокола — на старом костеле звонили к вечерне, и, отмахиваясь от комаров, поспешила по тропинке, что вела за околицу местечка — к темному, уже ночному лесу.
Мирьям разожгла костер и заставила себя встать — боль пронизывала все тело.
Девушка, вспомнила, что говорила ей акушерка, и пробормотала: «Ну, ладно, значит, придется походить». Ребенок, — она чувствовала это, — был уже где-то близко, внизу, прокладывая себе путь, стремясь появиться на свет. Мирьям поежилась и заставила себя не кричать. «Вдруг услышат, мало ли что, — подумала она. «Господи, как больно, как больно, я и не знала, что такое можно терпеть. Господи, пожалуйста, прости меня, — она схватилась за ствол дерева и постояла так, раздвинув ноги, на мгновение, вспомнив, как встретились они с Теодором на лесной опушке.
Мирьям вцепилась ногтями в кору и застонала — еле слышно, протяжно. В сосках сильно, остро закололо, и она почувствовала, как кружится голова.
«Господи, зачем, — слезы брызнули на щеки, — ведь это какое-то наваждение было, Господи.
Лежала бы сейчас дома, в своей постели, а не пряталась в лесу, как зверь».
Девушка подняла голову и посмотрела на затянутое тучами небо. Дул сильный, холодный ветер. «Хорошо, что я шаль с собой взяла, — Мирьям оторвалась от дерева и продолжила ходить, кусая губы, не стирая слез с лица. «Хоть дитя не простудится, пока до дома донесу.