"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Она потянулась за кресалом и подожгла дрова в печи — пора было греть воду.
Девушка опустилась на пол, и, глядя в огонь, вспомнила тот вьюжный, зимний вечер, когда она стояла здесь же, вытирая голову. Свекровь, что наблюдала за ее окунанием, уже ушла домой, а Мирьям, нагнувшись, расчесывала влажные волосы. Почувствовал ударивший по босым ногам морозный воздух, она, даже не думая, распрямилась и тут же ахнула, выпустив гребень из рук.
— Мне сказали, тут никого не будет, — пробормотал он, стоя на пороге, заполняя собой
Она, все еще глядя в голубые, с золотыми искорками глаза, попыталась что-то сказать, но голос оставил ее, и Мирьям, в панике схватив первое, что попалось под руку — платье, стала его натягивать, даже не расстегнув.
— Позвольте, я помогу, — вдруг сказал он. «Меня зовут пан Теодор».
— Я знаю, — прошептала девушка, вспомнив про обожженный черепок, что был надежно спрятан в ее сундучке.
— Откуда? — его руки — большие, она никогда не видела таких больших рук, — стали расстегивать пуговицы.
— Я сделала амулет с вашим именем, — вдруг проговорила Мирьям, откинув голову, чувствуя, как волосы щекочут поясницу. «Чтобы вы меня полюбили».
— Вы хорошо делаете амулеты, — вздохнул мужчина и сказал, глядя в серые, будто осеннее небо, глаза: «Я ждал, пока вы тут останетесь одни, пани Мирьям».
— Вы знаете, как меня зовут, — она остановила его пальцы.
— Знаю, — ответил Теодор и поцеловал ее.
Она не помнила, что было дальше — только потом, когда она лежала влажной головой на его плече, тяжело дыша, Теодор тихо сказал, проведя губами по ее щеке: «У тебя даже слезы сладкие, Мирьям».
— Это от счастья, — шепнула она. «Завтра? Где?»
— Ты можешь прийти в лес? — мужчина сел и, устроив ее у себя на коленях, стал заплетать косу — аккуратно, ласково. Каждый раз, когда он касался пальцами ее нежной спины, Мирьям вздрагивала от желания.
Девушка кивнула. «Там есть заброшенная изба, — сказал Теодор. «Я буду раньше, разожгу костер».
— Мне надо идти, — Мирьям сжала зубы. «Завтра».
Она поднялась и Теодор, тоже встав, прижал ее к себе: «Ты ведь знаешь, у меня есть жена», — вдруг сказал он.
— Мне все равно, — ответила Мирьям, и, быстро одевшись, вышла. На дворе никого не было.
Она посмотрела на звездное небо, — где-то вдалеке выла собака, — и, набрав в ладони снега из сугроба, окунула туда пылающее лицо.
Ночью она лежала, подняв до пояса рубашку, отвечая на поцелуи мужа, обнимая его, слушая скрип кровати, вспоминая то, что Теодор шептал ей там, на деревянном полу, накрыв ее своим телом. Только когда муж, вымыв руки, вернулся на свою постель, девушка, повернувшись на бок, стала думать о том, что будет завтра.
В следующем месяце она ждала пятен крови на рубашке — но так и не дождалась.
В дверь миквы тихонько постучали, и, Мирьям, поднявшись, заставив себя улыбнуться, впустила первую посетительницу.
Николай Радзивилл потрепал по шелковистой голове охотничью собаку и, поднявшись, распахнул окно кабинета. Внизу, в замковом дворе, скрипел ворот, был слышен звук кайла, разбивающего камень, пахло штукатуркой и краской.
Он улыбнулся в короткую, черную бороду и, повернувшись к архитекторам, что стояли у большого стола, мягко сказал: «После этого чуда, что вы сделали, пан Теодор, я всерьез думаю — может быть, и не отпускать вас в Италию?»
Юноша посмотрел на искусную модель перепланировки города, что стояла перед ним, и чуть покраснел. «Ваша светлость…»
— Шучу, шучу, — Радзивилл разлил по бокалам токайское, и нежно прикоснулся к маленькому куполу глиняного костела. «Я написал Его Святейшеству папе Клименту, он обещал прислать на освящение своего нунция, так что к ноябрю все должно быть готово, слышите, — он подвинул мужчинам бокалы.
Синьор Джованни отпил и твердо сказал: «Будет, ваша светлость. Мы с паном Теодором тут придумали, как ускорить работы».
— Ну и славно, — Радзивилл опустился в кресло и вздохнул. «Скорее всего, православные здесь, в Польше, войдут в унию с нами, католиками, в Бресте как раз сейчас обсуждают это, на соборе. Так что у вас будет много работы, господа — придется строить новые церкви.
— Вообще, — Радзивилл улыбнулся, — пора нам, Польше, идти и дальше на восток, царь Федор, говорят, совсем плох, не встает с постели. Московиты, пан Джованни, кто умнее — давно уже бегут на запад, вот, пан Теодор, например.
— Ну, — сказал юноша задумчиво, — к нам на Москву тоже приезжали итальянцы — соборы строить, Кремль.
— Вот, — магнат наставительно поднял палец, — вы сами ничего сделать не можете.
Федор вспомнил, было, своего учителя, но промолчал.
— Ну, — его светлость взглянул на план, — давайте подумаем, как нам обустроить Ратушную площадь, господа. Вы, пан Теодор, следующим летом уже в Италию двинетесь, но все равно — планы нужно сейчас начинать готовить, чтобы к весне приступить.
В столовой еще не повесили шпалеры — свежая штукатурка должна была просохнуть. В центре большого, овального стола орехового дерева красовались седло оленя, окруженное кровяными колбасками и гусь с яблоками.
— Так, перекусить, — усмехнулся его светлость и велел слуге: «Еще три бутылки того токайского. Или пусть вино пьет пан Джованни, а мы с вами, пан Теодор, попробуем водки?
Радзивилл поковырялся в крепких, белых зубах серебряной вилкой, и добавил: «Что-то вашей прелестной жены, пан Теодор, давно не видно на конных прогулках. Жаль, она хорошо держится в седле, и на нее всегда приятно посмотреть».
— Ну, я думаю, после родов пани Эльжбета опять туда вернется, — встрял итальянец. «У ее светлости княгини Радзивилл семеро детей, а такой азартной наездницы еще поискать».