"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Когда он сказал все, что нужно было сказать, и вел ослабшую от слез дочь к выходу с кладбища, она вдруг спросила, подняв заплаканное лицо: «А что там, в мешочке?».
— Немножко почвы со Святой Земли, — Степан погладил ее по голове, — немножко — оттуда, — он кивнул в сторону моря, — где твоя старшая сестричка похоронена.
— Я тоже хочу, — Мирьям протянула руку. «Вдруг я умру, пока ты…, будешь в море, папа».
— Тише, тише, — он присел и обнял рыдающую дочь. «Никто не умрет, милая. Ты будешь жить в Лондоне, учиться, а я немножко похожу в море и вернусь. Потом
— Ты совсем не старый! — горячо, вытирая слезы, проговорила девочка. Степан взглянул в карие, обрамленные черными, длинными ресницами глаза и сказал: «Ну, пойдем, вспомним маму, пойдем, радость моя».
На исходе недели, — той недели, которую они с Мирьям провели сидя на низких стульях в прохладной, затененной гостиной, слушая соболезнования, просто держа друг друга за руку, Ник подошел к нему и тихо сказал: «Она заснула. Пойдем, прогуляемся, можно ведь уже?».
Степан кивнул и, потерев руками лицо, сказал: «Хорошо».
Он неделю не выходил на улицу, и сейчас, стоя на пороге своего дома, оглянулся — было свежо. Булыжная мостовая блестела, будто от дождя.
— Гроза была, — тихо сказал сын. «Вообще, всю эту неделю было сыро».
— Я и не заметил, — Степан посмотрел на тихую воду Зингеля. Над крышами Амстердама уже загорались первые, еще слабые, звезды, тонкий серпик луны висел над шпилем Аудекерк.
Он взглянул на Ника и проговорил: «Спасибо тебе. Видишь, ты в гости приехал, а как получилось…»
— Папа, не надо, — сын нашел его руку и сжал пальцы. «Не надо, пожалуйста. Это же моя семья тоже, кто у меня есть, кроме вас с Мирьям?
— Майкл, — не удержался Степан. «Или он с тобой тоже не разговаривает?».
Ник пригладил каштановые, выгоревшие на концах до темного золота волосы, и, наконец, ответил: «Я ему писал, папа. Несколько раз. Просил, чтобы он. подумал. Ты подожди, может быть, что-то изменится».
— Мне, мой дорогой, пятьдесят восемь лет, — вздохнул Ворон, — не так-то много времени ждать осталось. А ты почему с нами в Лондон не хочешь — там ведь тетя твоя Марфа Федоровна, она уже два года как из Москвы вернулась? С семьей ее познакомишься, а то, кроме Матвея ты и не видел никого.
— Я бы поехал, — неохотно ответил Ник, — но ты, же сам знаешь, я тут друзьям, — он махнул в сторону моря, — помочь обещал. Ну, у них времени нет — на верфях быть, — а раз уж я тут, я за всем присмотрю.
— Ты там осторожней, — помолчав, велел Степан. «Они пусть здесь воюют, у тебя свои заботы есть». Он усмехнулся: «То, наверное, уже сыновья моих друзей-то, с которыми мы начинали все это».
— Ты же тут не ходил, — удивился Ник.
— А деньги давал, — Степан улыбнулся. «Да и сейчас даю, конечно. Так ты отсюда сразу в Плимут? — он посмотрел на сына и подумал: «Да, и мне столько же было. Почти двадцать два. Господи, сколько лет прошло с того разговора в Танжере, сколько лет. Похож он на меня в молодости, конечно».
— Ты что меня разглядываешь? — подозрительно спросил Ник.
— Так, на деда своего ты похож, Михайлу Степановича, да упокоит его Всевышний, — ответил Ворон.
— В Плимут, — Ник прислонился к перилам моста. «Желание» мое там строят, она же небольшая, не как «Святая Мария» Пятьдесят пушек всего.
— И того тебе много будет, — сварливо сказал отец. «Посмотрим, какой из тебя капитан, ты не заносись особо».
— «Святая Мария», кстати, тоже там, — небрежно заметил Ник. «Ну, в доке плимутском. Сэру Фрэнсису предлагали на ней пойти, но он отказался — сказал, что никто, кроме тебя, не может быть ее капитаном. Сэр Фрэнсис ведь на морях, знаешь ты? — пытливо взглянул Ник на отца.
— Сэр Фрэнсис меня на пять лет младше, — проворчал отец и погладил отросшую, с чуть заметной сединой, бороду.
— Ладно, мне тут надгробие еще поставить надо, — он глубоко вздохнул, — дом сдать внаем, продавать я не хочу, — пусть Мирьям останется, письма написать — бабке ее, и Кардозо тоже — не могу же я просто так ребенка к ним привозить, не предупредив. В общем, в конце сентября буду в Плимуте, жди меня там, вместе пойдем на Карибы.
Ник внезапно сказал: «Папа…»
— Не думай, на хвосте у тебя висеть не буду, — отец похлопал его по плечу. Взялся воевать — так воюй сам, капитан Кроу.
— Я не про то, — Ник посмотрел в уже темное небо, — я просто очень тебе благодарен, папа.
За все.
— Я плохим отцом был, знаю, — тихо ответил Ворон. «Но я тогда был другим, так уж получилось сынок. Я этим не горжусь, конечно, нечем тут гордиться».
Ник прислонился к его плечу, — сын был лишь чуть ниже его, и Степан внезапно спросил: «Ты жениться-то не хочешь? Я, правда, чуть старше тебя был, когда к алтарю собирался, ну, знаешь ты, как все там вышло».
— Нет, — юноша чуть улыбнулся, — если уж жениться, папа, так с семьей надо быть, осесть на одном месте и в рыбаки податься — они далеко не ходят.
— Ну, можно и тут, — Степан обвел рукой, медленно засыпающий город, — в Северном море. В Данию ходить, в Норвегию. Ну, это потом, как встретишь ту, что по сердцу тебе придется, — он обнял сына.
— А ты? — вдруг спросил Ник. «Как Белла умерла, и с мамой вы еще не повенчались — любил ведь ты кого-то, папа?»
— Любил, — тяжело вздохнул Степан и, помолчав, глядя на отражение луны в Зингеле, добавил: «Пойдем домой, сынок, поздно уже».
Часть десятая
Царство Польское, август 1593 года
Мирьям Горовиц, наклонив голову, шагнула в прохладное, темное пространство старой синагоги. Пахло опилками — с утра сторож посыпал ими земляной пол в молельном зале.
Она бросила взгляд на сгорбленные, раскачивающиеся фигуры и прошла дальше — в закуток, где сидел свекор.
Девушка вдруг вспомнила, как когда-то давно, еще маленькой, дома, на Святой Земле, так же приносила отцу поесть во время занятий. Она чуть покачнулась и схватилась за косяк двери — увидев перед собой, на мгновение, не свекра — маленького роста старика с клочковатой, пыльной бородой, а покойного отца — высокого, изящного, с прозрачными, серыми глазами.