"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Дядю срочно вызвали — какие-то дела».
— Моя смуглая леди, — пробормотал он, и, вдохнув запах роз, твердо сказал: «А ну бери роль, это новое, я тут вчера кое-что придумал, ночью. Ты — итальянка, зовут Джульетта, стоишь на балконе, и видишь юношу Ромео, который признается тебе в любви. Это так, отрывок пока, я хочу послушать, как он звучит.
— Ты начинаешь, — кивнула Полина.
— Клянусь тебе священною луной, Что серебрит цветущие деревья…— услышала она мягкий, страстный голос Уильяма, и продолжила:
— О, не клянись луной непостоянной, Луной, свой вид меняющей так часто. Чтоб и твоя любовь не изменилась.— Так чем поклясться? — Шекспир взглянул на нее и Полина, сжав руки, едва дыша, сказала:
— Вовсе не клянись; Иль, если хочешь, поклянись собою, Самим собой — души моей кумиром, — И я поверю.— Поверишь? — его губы были совсем рядом.
— Поверю, — кивнула Полина, обнимая его, опускаясь вместе с ним на грубые доски сцены.
Мэри затащила ведро воды наверх и стала, насвистывая, мыть пол в узком коридоре. Из-за какой-то двери крикнули: «А ну заткнись, тут люди спят еще!».
Она чуть улыбнулась и услышала шаги на лестнице. «Я тут мыла с утра, — удивленно сказала Кэтрин, оглядывая влажный пол.
— Джентльмена стошнило, вон там, — пожала плечами Мэри. «Клиенты жаловались».
— Дай мне пройти, — потребовала Кэтрин, — мне надо в ту комнату, — она указала на дальнюю дверь.
— Проходи, — ответила Мэри, и, отступив, освободила ей дорогу.
Когда служанка уже была рядом, Мэри незаметным движением подставила ей ногу. Кэтрин поскользнулась на луже воды, и упала, ударившись лицом о деревянное ведро.
— Сучка безрукая! — зашипела Кэтрин, держась за разбитый нос. «Как мне под мужика с таким ложиться!»
— Пойди, промой водой из колодца и посиди, закинув голову, — спокойно ответила Мэри.
«Подождет твой мужик, ничего».
Кэтрин, ругаясь, стала спускаться вниз.
— Мне интересно, — меланхолично поинтересовался Ингрэм, рассматривая заляпанный жирными пальцами, выписанный на клочке бумаги, счет, — мамаша Булл нас за кого держит — за дураков? Нам столько бутылок и за месяц не выпить.
— Я заказывал ночью, мне Кэтрин приносила, — Сапожник обгрыз кость и кинул ее через плечо, в угол комнаты.
— Ну вот, ты и плати, — велел Ингрэм. «Нечего, мы этого вина и в глаза не видели».
— Ингрэм, друг мой, не будь таким мелочным, — ухмыльнулся Сапожник. «А то ты прямо, как герой моей пьесы, «Мальтийский жид». Все же Аллен отлично его играл, Бербедж ему и в подметки не годится, — Сапожник потянулся за шпагой и шутливо пощекотал острием спину Ингрэма. «Мы же все тут джентльмены, что за расчеты?».
— Джентльмены, — согласился Ингрэм, и, повернувшись, одним, неуловимым движением, вонзил кинжал в правый глаз Сапожника. Услышав хруст кости, он увидел, как мужчина, наклонившись вперед, хрипя, дергаясь в судороге, упал. Ингрэм вытер кинжал о камзол, и заметил: «Всегда надо удостовериться в том, что лезвие вошло достаточно глубоко».
Роберт кивнул, и, посмотрев на расплывающуюся по доскам темную, вязкую лужицу, чуть приоткрыл дверь.
Мэри бросила один взгляд на тело и подхватила юбки.
— Я вас найду, — шепотом пообещал Роберт. «Бегите».
Мэри простучала босыми пятками по лестнице, и быстро ринулась на двор. В таверне было людно, и она, проскользнув между патронами, оказавшись за воротами, на мгновение остановилась.
Окошко под крышей распахнулась, и, Кэтрин прокричала, рыдая: «Тут человека убили! На помощь!».
Мэри нашарила в мешочке на шее медные монеты и во весь опор пустилась вниз, к перевозу на северный берег Темзы.
— Подожди, — Уильям вдруг остановился и поднял голову. Полли очнулась от какого-то сладкого забытья, где был только его голос, его губы, его руки, и почувствовала спиной твердые доски. Она оглядела себя и тихо спросила: «Что такое?».
— Что-то случилось, — Уильям посмотрел на маленькую, едва прикрытую кружевами грудь, которую он только что целовал, и повторил: «Что-то случилось».
— Это я, да? — из черных глаз вдруг брызнули горячие, быстрые слезы и она шмыгнула носом:
«Я тебе не нравлюсь!».
Уильям покачал головой и тихо, нежно ответил: «Ну что ты, моя смуглая леди. Дело не в тебе, дело во мне. Случилось что-то страшное. Я не могу». Он стал поправлять на ней корсет, и Полина, разрыдавшись, сказала: «Нет, я знаю, я знаю — это я!»
— Ну что ты, — он ласково привлек ее к себе и вдруг сказал: «Нет, я не хочу, тебя вот так, отпускать. Иди сюда».
Она вытянулась на боку, прижавшись к нему, и вдруг ахнула: «Да, да, еще!»
Уильям почувствовал щекой ее мягкие, теплые волосы, и, окуная пальцы в ее жар, слыша ее частое дыхание, грустно сказал: «Счастливого пути, моя смуглая леди».
Он стоял, как всегда, в партере, засунув руки в карманы, чуть опустив голову, ощущая лопатками взгляды сотен зрителей сзади. Галереи были пусты — шел последний, вечерний прогон, но публика всегда была там — для него.
Сцена лежала перед ним, как та река, в которую надо было войти Цезарю, — он читал о ней у Светония, — та река, которую надо было пересечь, чтобы завоевать мир.
Он вдруг потянулся за пером и чернильницей, и набросал что-то на обрывке бумаги, которые вечно лежали у него в карманах. «Это потом, — пробормотал Шекспир, и еще раз перечитал:
«Умереть, уснуть, и все, и говорить, что сном покончил с сердечной болью, с тысячью страданий».
— Если б все было так просто, — хмыкнул он. «Но это хорошо, очень хорошо, друг мой Уильям».