"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Дон Исаак взглянул на внука и велел: «Садитесь, а то по мясу там, соскучились, наверное.
Свежая курица, донья Хана сегодня в порт ходила».
— Дедушка, бабушка, — осторожно сказал Хосе. «Я тут девушку встретил..»
Донья Хана так и застыла, с большим блюдом в руках.
— А я тебе говорила, — кисло взглянула на мужа женщина, — что так и будет. И теперь что делать?
— Да он меня встретил! — громко проговорила Мирьям, вставая, забирая у доньи Ханы курицу.
«Меня, — я с вами в Амстердам поеду, буду ждать, пока Иосиф закончит учиться. А потом поженимся».
Девушка поставила блюдо на стол и улыбнулась: «Или не рады вы?».
— Внучка, — донья Хана всхлипнула, — да мы и не чаяли. Не думали даже…, - она присела рядом с мужем и четко, раздельно сказала: «Они хотят пожениться, Исаак».
— Я все слышал, — удивился старик. «Ну, Иосиф, кольцо-то есть у тебя?»
— А как же, — Хосе достал шелковый мешочек.
Мирьям протянула палец, и он надел ей тонкое, гладкое серебряное кольцо. «Ты прости, что такое — шепнул он едва слышно, — я знаю, оно небогатое…»
— Самое красивое, что я видела, — тихо ответила девушка. «Самое красивое, любимый».
— Ну давайте, внуки, — дон Исаак поднялся, — благословлю вас.
Хосе склонил голову, и, слушая пока непонятные ему слова, подумал: «Истинно, благ ко мне Господь, и нечего мне больше желать».
Эпилог
Картахена, февраль 1606 года
Дэниел прошел мимо кафедрального собора и, свернув на узкую, усаженную пальмами улицу, остановился у свежевыбеленного, маленького, домика, под красной, черепичной крышей.
Пальмы шелестели под западным ветром, и он, положив руку на шпагу, рассматривая покрашенную яркой, синей краской дверь, сказал: «Так тому и быть».
В палисаднике была натянута веревка, и на ней сушились, — Дэниел взглянул и отвел глаза, — крохотные, младенческие рубашки.
Он поднял руку и постучал новым, блестящим, медным молотком.
Низенькая, полная женщина — черные волосы были укрыты чепцом, открыла дверь, укачивая ребенка, и удивленно спросила: «Да, сеньор?».
— Этот дом, — Дэниел почувствовал, что краснеет, — тут раньше жила семья де Монтойя. Дон Эрнандо и его дочь, донья Эухения, не знаете вы, где они?
Женщина пожала плечами. «Мы его у совсем других людей купили, такая развалина была, вот, только недавно отделывать закончили. Прошлой осенью мы сюда переехали.
— Большое спасибо, — вежливо ответил Дэниел. Дитя заплакало и мать, извинившись, захлопнула дверь.
Он пошел к причалу, и, прислонившись к деревянным перилам, взглянув на чуть волнующуюся, бирюзовую воду, тихо сказал: «Господи, любовь моя, ну где же ты? Куда мне за тобой ехать, где искать?».
— Вот тут она и сидела, да, — Дэниел положил руку на перила, — сидела и обнимала меня.
Девочка моя, — он вздохнул, — ну как же так?
Часы на соборе пробили полдень, и он вздрогнул — пора было идти в монастырь.
Марфа ждала его на паперти. Окинув взглядом внука, она взяла его под руку и тихо спросила: «Где это ты был?».
— Гулял, — хмуро ответил Дэниел. «Как здешние лавки?»
— Бросились срисовывать фасон моего платья, — усмехнулась женщина.
— Одеваются они тут, конечно, скучно, ну да и в самой Испании отстают лет на двадцать, как я в Кадисе видела. Я такие воротники носила, еще, как первый раз замужем была. Но ткани местные — красивые, те, что индейцы ткут, я взяла для Питера, ему понравится. Ну, пойдем, — изумрудный шелк зашуршал по мостовой. Запахло жасмином, перья, украшающие, сложную прическу, качнулись. Дэниел, обреченно вздохнув, последовал за Марфой.
Женщина посмотрела на высокие, мощные деревянные ворота монастыря Святой Терезы и тихо заметила: «Да, отсюда вряд ли сбежишь. Бедный ребенок. Ну, ничего, сегодня ее заберем, а через пару дней уже и отплывать можно будет, в порту много кораблей сейчас, до Кадиса быстро доберемся».
Узкая щель приоткрылась, и Марфа вежливо сказала темным, недоверчивым глазам:
«Здравствуйте, я — сеньора Марта, а это мой сын, сеньор Дэниел. Мать-настоятельница нас ожидает».
Под размеренный звон колокола они зашли в ухоженный, зеленый, с пышно цветущими кустами двор, и Марфа заметила монахине: «Какой прелестный сад! Такие розы и в Италии нечасто встретишь. Должно быть, это большая работа, за ним ухаживать, здесь так жарко».
— Это наши девочки, послушницы, — улыбнулась монахиня. «Тут же всего два женских монастыря — у нас, и в Лиме. К нам посылают своих дочерей лучшие семьи колоний».
— Я слышала, — ласково сказала женщина. «Когда я была на аудиенции у Его Святейшества, просила благословения на поездку сюда, он очень хорошо отзывался о вашей обители. Вы делаете святое дело, сестра, воистину, — святое».
Монахиня вспыхнула. «Боже, вы говорили с его Святейшеством!»
— Мой покойный муж, — Марфа набожно перекрестилась, — был близок к его светлости герцогу Тосканскому, мы часто навещали Рим».
Марфа незаметно сжала руку Дэниелу и тихо велела: «А ну — улыбнись! Что это с тобой такое!»
Женщина вскинула голову и, взглянув в грустные, зеленовато-голубые глаза, подумала: «Да что с ним? Сначала рвался сюда, как через океан плыли — на месте усидеть не мог, а теперь — будто подменили его».
Мать-настоятельница ждала их в просторной, прохладной, выбеленной келье. Марфа перекрестилась на большое распятие темного дерева, что висело над столом, и, подойдя под благословение, сказала: «Удивительно, — сразу чувствуешь святость этого места, такая тишина, такой покой».
— Садитесь, пожалуйста, — настоятельница указала на обитые испанской кожей кресла.
Марфа порылась в бархатном мешочке и протянула монахине связку бумаг.
— Вот наши документы, с печатью и подписью великого герцога Тосканского, Фердинанда Медичи. И письмо от моего брата, злодейски убитого в Риме, — Марфа утерла кружевным платком слезу, — капитана Себастьяна Вискайно. В нем он препоручает свою дочь Беллу, в случае его смерти, — моим нежным заботам.
— Мне так жаль, так жаль, сеньора Марта, — перекрестилась настоятельница, прочитав письмо.