"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
«Полли!»
Глиняная миска выпала из рук женщины и с треском раскололась на две части.
— А вот и я, — сказал он, заходя на кухню. «Дети в порядке, в сарае, там сухо хотя бы.
Кораблики вырезают. Ну, — он обвел глазами застывших женщин, — вот, я и вернулся, мои дорогие».
— Майкл, — Мэри отступила на шаг. «Майкл, ты ранил Николаса, ты, — она посмотрела на мертвенно-бледное лицо Полли и разрыдалась. «Ты говорил, там, в лодке, такие вещи…
— Я покачнулся и неловко протянул ему шпагу, — священник подошел к очагу и стал греть руки над огнем. «Ужасный холод, — заметил он, не оборачиваясь.
— Такое бывает, моя дорогая Мэри, особенно в шторм, — Майкл улыбнулся.
— Опять же, — мужчина повернулся к очагу боком, — бывает, что весла выскальзывают из уключин, да? — он поднял красивую бровь, и, посмотрев на Полли, весело добавил: «Вот мы и остались вдвоем, дорогая сестра, да хранит Господь душу нашего брата Николаса, — священник поднял к небу лазоревые глаза и перекрестился.
— Но ты не волнуйся, Полли, я позабочусь о тебе и своем племяннике, мы ведь теперь одна семья, кем бы, ни был твой отец. Конечно, тебе надо будет искупить свой грех, я подумаю о твоем наказании, — Майкл поднял руку, чтобы коснуться ее плеча, и Полли, отшатнувшись, сглотнув, молча, собрала с дощатого пола осколки миски.
Мэри затянула шаль вокруг шеи и робко спросила: «А как же то, что ты говорил о Мирьям, Майкл?»
— Я не говорил, — священник отстегнул шпагу и полюбовался золоченым эфесом. «Повешу в кабинете, — сказал он. «Это Николас говорил, разве вы не помните? — он вздохнул, и, потрепав Мэри по щеке, сказал: «Я поднимусь в опочивальню. Принеси мне горячей воды, и чистую одежду, милая. Экспедиция еще не вернулась?
— Нет, — помотав головой, ответила ему жена.
— Я помолюсь за их успех, — набожно проговорил Майкл. «И за свое чудесное спасение тоже, я просил Господа, чтобы он дал мне увидеть мое дитя, Мэри. Если это будет мальчик, мы назовем его Николасом, в честь моего покойного, грешного брата».
Ступени лестницы заскрипели и Мэри, озираясь, сказала: «Надо пол помыть, наследил же».
Полли встряхнула ее за плечи и зашипела: «Надо бежать, о чем ты только думаешь, Мэри!»
Женщина потянулась и, сняв с шеи золотой крестик, зажала его в руке. «Слава богу, не заметил, — облегченно сказала она. «Куда бежать, в лес? Это же не Старый Свет, Полли, там мы все растения знаем, а тут? Чем ты детей кормить будешь, из лука мы много не настреляем.
— Или ты хочешь, чтобы тебя индейцы к себе увели, как матушку, ну, там, за Большим Камнем? Подумай об Александре, они ведь не пощадят его».
— Лучше индейцы, чем твой муж, — сочно заметила Полли и, заметив, как побледнела сестра, спросила: «Что, схватки?»
— Живот болит, — жалобно сказала Мэри. «И ведь сегодня ночью он опять…, - она не закончила и расплакалась.
— Иди, ложись, — твердо приказала ей Полли. «Пол я вымою, брату своему — она презрительно усмехнулась, — все отнесу, детей накормлю. А ты надень туфли, и отправляйся к нам — просто ложись и спи.
Она погладила сестру по маленькой, с тонкими пальцами руке и шепнула: «Пожалуйста, Мэри».
Та только кивнула головой и всхлипнула.
Полли втащила вверх по лестнице дымящуюся лохань, и, постучавшись, сказала: «Это я».
Он стоял у окна, глядя на серые, мокрые крыши домов. Полли откашлялась и позвала:
«Майкл!»
Священник мгновенно оказался рядом с ней, и, — женщина ахнула, — схватил ее железными пальцами за локоть.
— Вот что, дорогая сестра, — ласково улыбнувшись, сказал Майкл, — ты ведь понимаешь, что, — достаточно одного моего слова, и тебя с твоим сыном забросают грязью, если не что похуже.
Вряд ли ты хочешь, чтобы Александр узнал о своей матери — прелюбодейке, которая презрела заповеди Господни, и предавалась самому грязному разврату с собственным братом?
От него пахло солью и прелыми водорослями. Полли посмотрела на покрытое синяками лицо и тихо ответила: «Я тоже кое-что могу рассказать, Майкл. О том, что ты сделал со своей сестрой».
Священник рассмеялся.
— Никто не поверит ни единому слову, да и где тебе говорить? Как сказано в Евангелиях:
«Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им, говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви». Ну, — небрежно добавил Майкл, — у тебя нет мужа, так что ты должна спрашивать у меня.
— Ничего я у тебя не собираюсь спрашивать, — грубо ответила Полли и вырвала руку. «Не трогай Мэри и Энни, вот и все».
Майкл сладко улыбнулся. «Как я могу? Это же моя любимая, Богом данная жена, моя дочь, которую я воспитываю. Ты слишком плохо обо мне думаешь, Полли».
Он повел носом, как будто к чему-то принюхиваясь, и решительно сказал: «Так что, дорогая сестра, веди себя, как и полагается благочестивой женщине. Молчи и подчиняйся. И даже не думай ходить на совет, они еще не оправились после того твоего выступления. Посмела предложить какие-то бесовские игрища, какой-то театр!»
Полли открыла крышку грубого сундука, и, порывшись в нем, бросила на кровать чистую одежду.
— Твоя жена отдыхает до вечера, — сухо проговорила она. «Когда закончишь, спускайся на кухню, правда, обед скудный, рыбаки три дня не ставили сети, вас искали».
— Завтра поставят, — Майкл внимательно осмотрел сестру, и добавил: «Спасибо, Полли».
— Хоть бы ты сдох, — подумала она, глядя в синие глаза священника. Он проводил глазами красивую голову в простом, холщовом чепце, и, еще раз поведя носом, хмыкнув, — стал раздеваться. Погрузившись в горячую воду, Майкл облегченно вздохнул и подумал:
— Ну вот, дорогого брата больше нет, да гореть ему в аду, а скоро и сестры не будет. Потом я съезжу в Лондон, — он едва слышно рассмеялся вслух, — навещу кузена Питера и еврейскую тварь. Ну, а потом — на запад, в землю обетованную, где я буду пророком и главой новой церкви. Надо завтра общий молебен устроить, поплакать, сказать, что я узрел свет веры истинной, когда был на волосок от гибели. Ну и напомнить о дьяволе, конечно, он никогда не дремлет.
Он зевнул и блаженно закрыл глаза, прислушиваясь к голосам детей, что доносились с кухни.