"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Конечно, это ведь ржаной, мука из Старого Света еще, — Полли взглянула на детей, что сидели за пустыми тарелками, и спросила: «А вы хлеба хотите?».
— Были бы булочки, — я бы поела, — Энни выпятила губу.
— А я отвык уже, — рассмеялся Александр, — да и одной кукурузы хватит. А можно мы с Цезарем пойдем, погуляем, на реке?
— Ну конечно, — разрешила Мэри, и подтолкнула сестру: «Мы с тобой давай одежду пересмотрим, починим, у меня ткань есть, надо будет Александру новое пошить, и нам тоже, да, думаю, и донья Ракель от платья не откажется, да?
— Такой вкусный хлеб, даже не верится, — девушка покраснела. «Можно я еще возьму? Я вам помогу, сеньора Мэри, у меня же двое младших братьев было, — девушка погрустнела, — я умею на мальчиков шить».
— Ешьте сколько хотите, — Мэри потянулась и взяла маленькую, с нежными пальцами, руку:
«Потом поднимайтесь наверх, и ложитесь у Энни в комнате, а она пока со мной поспит. А то вы уже зеваете, милая донья Ракель».
— Это все свежий воздух, — рассмеялась Полли.
Когда девушка ушла, она зорко посмотрела на сестру, убиравшую со стола, и тихо сказала:
«Мэри, мы тут с гор кое-что привезли…
— Я и не сомневалась, — спокойно отозвалась Мэри, заливая грязную посуду горячей водой из котла, что висел над очагом. «Сейчас Питер вернется, поговорим, как это удобнее сделать.
Майкл, хоть в церкви и заперся, но рано или поздно оттуда выйдет. Я надеюсь, оно медленное?»
— Два-три дня, — Полли вздохнула, и, опустившись на колени рядом с сестрой, принимаясь за посуду, сказала: «Мне так жаль, так жаль, Мэри, милая. Энни говорила, он уже и узнавал вас, Николас?»
Мэри помолчала, оттирая тарелку тряпкой. «Узнавал, да. Улыбался. Он же вовремя родился, Полли, и здоровеньким, почти восемь фунтов. А потом, через месяц, судороги начались — каждую ночь почти. Ему почти год был, и он едва переворачивался, — женщина тяжело вздохнула.
— А Майкл его в угол швырнул, и он умер у меня на руках, Полли. Плакал всю ночь, тихо, жалобно, а потом улыбнулся мне, и умер. Никогда, никогда себе не прощу, — Мэри бросила тряпку на пол и спрятала лицо на груди у сестры.
— Не надо, — тихо сказала женщина, гладя белокурые косы. «Не надо, милая, это все прошло и больше не вернется».
Ракель проснулась от неприятного зуда — будто бы по коже бегали муравьи. Она поворочалась в узкой, жесткой кровати и, приподняв рубашку, что дала ей Мэри, покраснев — почесалась. Зуд стал еще сильнее, и она почувствовала, как дрожат ее пальцы.
Девушка потянулась за водой в оловянном кувшине, и вдруг застыла — на темном, полуночном небе висел ярко светящийся крест.
— Господи, — пробормотала Ракель, — да что же это?
Она провела руками по телу, и, встав, увидела, как крест опускается прямо на высокий шпиль деревянной церкви. «Иисус и Дева Мария, — тихо сказала девушка. «Вы меня зовете, да? Я знаю, зовете, — чтобы я пошла за вами!»
Стены комнаты стали надвигаться на нее, потолок — опускаться, в окне Ракель заметила искаженные злобой, ухмыляющиеся лица, и, схватив распятие, что лежало на грубом столе, выбежав в коридор, — она быстро спустилась вниз по лестнице.
Вокруг было тихо, и она, выйдя на крыльцо, ощутив босыми ногами холодную землю — вздрогнула. Крест парил прямо над ее головой, рассыпаясь множеством ярких, обжигающих глаза искр.
— Антихрист, Антихрист, — раздалось сзади, и Ракель, испуганно обернувшись, увидела маску дьявола, что пылала огнем на стене дома.
Она бросилась бежать, не разбирая дороги, сжимая в руке распятие, и очнулась только на церковном дворе. Девушка опустилась на колени, тяжело дыша, и увидела пламя свечей, что пробивалось в щель под запертыми дверями.
Ракель подняла глаза и увидела в небе дьявола — у него было знакомое лицо, грубое, смеющееся, и она явственно услышала: «Берите ее! Сейчас она станет шлюхой для нас, демонов, и будет гореть в аду вечно!»
— Нет, нет! — отчаянно замотала головой девушка и заколотила в двери церкви. Они медленно открылись и высокий, весь в белом, широкоплечий мужчина, с темной бородой, что стоял на пороге, ласково спросил: «Что случилось?»
— Иисус! — страстно сказала Ракель. «Я хочу стать твоей невестой, возьми меня на свое ложе, я принесу тебе сыновей, и буду вечно служить тебе, буду твоей рабой!»
Он отступил, пропуская ее внутрь, улыбаясь, и Ракель, глядя ему в глаза, скинув рубашку, легла на деревянный пол, широко раздвинув ноги. Он наклонился, и, проведя пальцем по ее щеке, шепнув: «Ты пришла ко мне, невеста, голубица моя, невинная моя!», — опустился на нее.
— Очень, очень хорошо, — подумал Майкл, глядя на обнаженное тело девушки. «Утром я выведу ее к общине, и скажу, что случилось чудо — язычница, католичка, слуга Антихриста пришла к истинной вере. Надо будет завтра ей еще хлеба дать, очень надеюсь, что мой кузен и все остальные его тоже поели. И двигаться с места — муку, разумеется, мы тоже возьмем с собой. Ее надолго хватит, вон, как в этом году — достаточно ломтя хлеба в день, и люди начинают видеть дьявола.
А, как понесет — сама от меня никуда не денется, Мэри вон, — хоть я ее хлебом и не кормил, — сидела, с ребенком, и молчала. Все же женщина никуда от своего потомства не сбежит. Ну, хватит, пора и делом заняться, — он услышал, как девушка бормочет: «Иисус, приди ко мне, Иисус».
В свете горящих свечей ее короткие волосы казались совсем, огненными. «Голубица моя, — Майкл погладил ее по голове и девушка, схватив его руку, прижалась к ней губами. «Иисус, — прошептала она, — возьми меня!»