Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
Он тогда ничего не сказал, просто чуть пожал ей пальцы.
Петя вдруг подумал, что дочь его и так сирота — никогда уже не увидит матери. «Неделю», — он уронил голову в руки, «всего неделю они были рядом — этого же так мало!»
Тогда, в июле, нежась под его поцелуями, Изабелла вдруг попросила: «Расскажи мне, что у тебя там, в Лондоне? Про свою семью. Мы с кем будем жить?»
— Одни, — он рассмеялся. «Как приедем, брат мне отдаст мою долю в усадьбе нашей загородной, — мы ее вместе покупали, — и подыщем что-нибудь свое».
— Зачем? —
— Я-то хочу, — Петя помолчал. «Я думал, ты не захочешь. У нас все-таки не дворец, а довольно простой дом».
Герцогиня рассмеялась. «Пусть будет, как и было — зачем менять что-то? Ты же говорил, у брата твоего есть дети?»
— Близнецы, мальчики. И жена брата тебе понравится, Мария ее зовут — она очень милая девушка, спокойная, домашняя. — Петя погладил женщину по голове. «Нам хорошо там будет, и детям тоже».
— Тем более что, — Изабелла помолчала, — я ведь неопытная мать. Немолодая женщина и неопытная мать. Лучше, если рядом будет кто-то, у кого уже есть дети.
— А ну молчи, немолодая женщина, — Петя прижал ее к себе — ближе. «Чтобы я больше такого не слышал, — он поцеловал Изабеллу и добавил: «А что касается неопытной матери — этот недостаток я постараюсь исправить, к следующему лету. Начну прямо сейчас, пожалуй».
Тогда он в последний раз слышал ее низкий, задыхающийся голос, ощущал на губах ее сладость, и потом, когда она закричала — не сдерживаясь, вдруг сказал, приникнув к ее уху:
«Ты мое счастье, Изабелла, — вечное, навсегда».
Они лежали, тихо, держась за руки, и Петя услышал голос Изабеллы: «Ты когда потерял родителей?».
— В шесть лет, — сказал он, и, сам не ожидая от себя этого, почувствовал, как ресницы его увлажнились.
— Милый мой, — сказала женщина и положила его голову себе на плечо. «Иди ко мне. Просто побудь так, рядом. Все пройдет, я с тобой, и теперь мы вместе».
Утром он зашел в собор святого Бавона и встал на колени перед алтарем. Мадонна, с бронзовыми волосами, всегда напоминала ему Марфу.
— Вы же обе с праведниками пребываете, любимые мои, — сказал он тихо. «Попросите Матерь Божью за мою дочь — ты, Марфа, и ты, Изабелла. Пусть она будет здорова. Господи, пусть с ней все будет хорошо».
Петя зажег свечу и вернулся к алтарю. Он стоял, склонив голову, когда почувствовал чье-то прикосновение к плечу.
— Вы очень набожны, Пьер, — сказал герцог Гиз. «Обычно так себя ведут люди, у которых на душе не все чисто».
— У меня все чисто, ваша светлость, — спокойно, не поворачиваясь, ответил Петя.
— Ну вы помолитесь еще, — хмыкнул Гиз, — а я вас подожду. Я давно с вами хотел поговорить, месье Корнель.
Амстердам
Авраам Судаков, стоя рядом с отцом жениха, смотрел, как свидетели подписывают ктубу — брачный договор.
— Ну
Исаак Мендес де Кардозо так же неслышно ответил: «Мы с вами год над этим браком работали, дорогой дон Авраам — как же мне не быть довольным-то?».
— Ну, с Божьей помощью, — вздохнул Судаков. «Пойдемте, невесту благословим, а то наш жених уже заждался».
Эстер сидела в большом кресле — она была тоненькая, в шелковом, вышитом платье, со свечой в руках. Фейга и ее сватья, Хана Мендес де Кардозо стояли сзади — тоже со свечами.
Авраам нежно посмотрел на жену и улыбнулся, увидев озабоченную складку между ее черными бровями.
«Я в порядке», — одними губами сказал он, и подумал, что Фейга уж слишком волнуется — хоть ему и было семьдесят семь, но путь до Амстердама оказался совсем нетрудным, тем более, что ехали они всей семьей.
— Может, рано? — в очередной раз подумал Авраам, наклоняясь к приемной дочери.
«Шестнадцать все же. А с другой стороны — партия отличная, семья богатая — из Португалии успели кое-что вывезти, да и здесь за полвека тоже не обеднели, даже наоборот, и мальчик разумный, тем более врач. Все будет хорошо».
— Будь счастлива, дочка, — шепнул он и поцеловал ее в смуглый, теплый лоб. «Будь счастлива, Эстер».
— Спасибо, папа, — прошептала она и тут же улыбнулась — жених стоял на пороге. Авраам увидел глаза дочери и горько подумал: «Вот так — растишь, заботишься, а потом придет мальчишка — и уведет. Ну, ничего, Мирьям два года только исполнилось, эту я долго от себя не отпущу».
Давид Мендес де Кардозо, осторожно опустил плотную вуаль. Там, под ней, было покрасневшее от смущения, прекрасное лицо Эстер. Он, одним дыханием, сказал: «Как я люблю тебя!».
Он распрямился и взглянул на отца и будущего тестя. «Ну, все, Давид, — ворчливо сказал дон Исаак, — пошли, закончилась твоя холостяцкая жизнь. Двадцать шесть уже, пока и под хупу».
Эстер вели женщины. Фейга одной рукой держала свечу, а второй — маленькую Мирьям. Она надеялась, что дочь, уложенная спать, так и продолжит спокойно сопеть на большой кровати, но девочка, проснувшись за час до церемонии, весело сказала: «Свадьба! Хочу свадьбу!»
— Не плачьте вы так, сватья, — нежно сказала Хана, наклонившись к ее уху. «Давид мальчик хороший, добрый, мы вашу Эстер будем любить, как собственную дочь».
Фейга всхлипнула. «Да я свою свадьбу вспомнила, сватья».
Она тогда смотрела на Авраама и думала: «Ну вот, теперь спокойно доживем вместе, сколько нам Господь отмерил. Тихо, в любви и согласии, ну ничего, что детей у меня быть не может, куда уж — ему шестьдесят, мне тридцать, какие дети?».
А потом она все отказывалась поверить, пока Авраам усмешливо не сказал ей, положив руки на живот: «Он вон, толкается уже, а ты все говоришь, что располнела».