Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Шульман Нелли

Она опустилась на колени, и, сняв с детей обувь, кивнула на серую, прозрачную воду:

«Догоняйте!»

Николас привалился спиной к лодке и подумал: «Высадим Теодора и Майкла в Амстердаме, потом в Лондон зайдем, повидаемся с семьей, и дальше, — на север. К октябрю дойдем до мыса Надежды, там перезимуем, а потом…, - он закрыл глаза и вспомнил белое пространство на карте. «Потом туда. Пока не увидим прямо по курсу Тихий океан».

Он почувствовал горьковатый запах апельсина и жена, присев рядом, пристроив на колене маленькую тетрадь, кивнула на детей: «Твоя

очередь, капитан Кроу. А я займусь логарифмами».

Николас взял ее руку и, поцеловав пятнышки от чернил на пальцах, шепнул: «Я люблю тебя.

Они ведь заснут скоро, набегаются, а тут такая глушь…

Тонкие губы улыбнулись: «А я еще, капитан, — Констанца похлопала по кожаному мешку, — взяла галеты, солонину и фляжку водки. Экипажу, она, кстати, нравится».

— Ну, еще бы, — Николас подмигнул ей. «Не зря я в Новых Холмогорах наши запасы пополнил.

Еще и поохотимся перед отплытием».

— Николас! — звонко крикнул Питер. «Смотри!»

— Морская звезда, — сказал он детям, наклонившись, взяв их за руки. «А теперь я попробую вас поймать, так что убегайте!»

Констанца услышала счастливый смех детей, и, положив щеку на тетрадь, посмотрев вдаль, туда, где чуть покачивался на горизонте «Ворон», подумала: «И так будет всегда. Потом дети вырастут, а мы с Николасом купим дом на берегу, и будем сидеть у камина. Ну, не сейчас, — женщина невольно усмехнулась, — лет через сорок. А что Теодор говорил о своем воздушном шаре — зря я ему тогда не поверила. Будет летать, конечно. Только он прав — мы и кораблями еще как следует, управлять не умеем, румпеля и колдерштока недостаточно».

— Мы очень голодные, — жалобно сказал Николас откуда-то сверху, и Констанца, рассмеявшись, закончив писать какую-то формулу, ответила: «Ну, если голодные — то садитесь».

Дети спали в обнимку, укрытые холщовыми куртками. Констанца поворошила плавник в костре, и, прижавшись к мужу, оглянувшись на темный, тихий лес, сказала: «Надо учить мальчиков русскому».

Николас закашлялся: «Это зачем еще?»

— Ты все равно его знаешь, — она положила острый, смуглый подбородок на колено, и взяла руку мужа. — Помнишь же, что Теодор рассказывал о новом царе тут, на Москве. Поверь мне, Николас, скоро эту страну, — Констанца махнула рукой в сторону леса, — будет не узнать.

Может быть, не сейчас, — она задумалась, — не сразу, но потом им понадобятся капитаны, мастера, инженеры…, В общем, — женщина улыбнулась, — работы тут на всех хватит».

— Ну, хорошо, — Николас усмехнулся и притянул ее к себе поближе, — научу, конечно. Впрочем, Джордан, кажется, считать уже умеет, а вот говорить — еще нет.

— Он говорит, — обиженно заметила Констанца. «Просто мало пока. Питер — тот, как я, Джон рассказывал, что я в два года уже бойко болтала».

— До сих пор, — Николас поцеловал ее в губы, — долго, медленно, — не останавливаешься, любовь моя. Иди сюда, — он оглянулся на мальчиков, и стал развязывать шнурки у ворота ее льняной рубашки.

— Не замерзнем? — томно спросила Констанца, и он тихо рассмеялся, целуя ее шею:

«Обещаю, что будет жарко». Она

вдруг насторожилась и прислушалась: «Николас, всадники».

Капитан поднялся, и, доставая пистолет, закрывая ее своей спиной, велел: «Если что — сразу садись в лодку, с детьми».

Он посмотрел на невидных лошадей, что выходили на берег, и вдруг рассмеялся:

«Вернулись. И мальчик там, вон, перед Теодором сидит. Буди малышей, сейчас снимемся с якоря».

Федор спрыгнул на землю, и, помогая сыну спуститься, сказал по-польски: «Вон там твой дядя, Николас, он капитан корабля, видишь, в заливе стоит?»

Янушка обернулся, и, открыв рот, восторженно проговорил: «Это море? Я его никогда не видел. Ну, только рисовал».

— Сейчас по нему поплывем, — Федор взял мальчика за руку и Марфа, поманив к себе Волка, вздохнула: «Что, Михайло Данилович, все равно грустишь?»

Мужчина помолчал: «Нет, Марфа Федоровна, что не вернусь я сюда более — я это знал, просто…, - он взял лошадей под уздцы и, наклонившись, сорвал какой-то блеклый, северный цветок.

— Пойдем, — сказала Марфа, положив ему руку на плечо, — лошадей к той деревне отведем, что мы рядом видели, не след их тут оставлять. Она повернулась, и, помахав рукой Николасу, крикнула: «Мы скоро!»

Он шел по узкой тропинке, вдыхая запах трав, смотря на ее стройную спину в старом кафтане. Из-под валяной шапки выбился один бронзовый локон. Марфа вдруг усмехнулась и сказала, все еще идя вперед, переступая через корни сосен: «Ты думаешь, мне сие легко, Михайло Данилович, землю эту покидать?»

Он вытер слезы с лица и, вскинув голову вверх, увидев птицу, что кружилась над лесом, ответил: «Нет, Марфа Федоровна. Нет».

— Пойдем, — Питер дернул Янушку за руку. «Покажу тебе все. Возьми Джордана». Мальчик посмотрел на младшего ребенка — он был смуглый, невысокий, лопоухий, с длинным носом и внимательными темными глазами, и вдруг рассмеялся: «Он на маму вашу похож».

— Угу, — Питер ловко сбежал вниз по трапу. «А я — на папу, ну, Майкла». Янушка помолчал, идя вслед за Питером по корабельному коридору, и тихо сказал: «Я тоже — на папу. А мама моя умерла».

Питер приостановился и взял его за руку. Мальчики постояли рядом, и Джордан, непонимающе подняв голову, потребовал: «Считать!»

— Ты считать умеешь? — Питер толкнул дверь каюты и Янушка, застыв на пороге, смущенно пробормотал: «До пяти. Что это?»

— Это наша каюта, — гордо сказал Питер. «И мы тут учимся». Джордан вывернулся, и, пройдя к сундучку, что стоял на персидском ковре, открыв крышку, достал оттуда счетные палочки.

Усевшись рядом, он стал раскладывать их вокруг себя.

Питер усмехнулся и, отложив пять палочек, спросил брата: «Сколько?»

Тот поднял растопыренную ладонь, и, улыбнувшись, — хитро, лукаво, — сказал: «Просто!»

Янушка посмотрел на деревянные, искусно вырезанные игрушки, на большой глобус, и карту мира, что висела на переборке, и Питер, потянувшись, сняв с полки тетрадь в кожаном переплете, сказал: «Учебник. Мама написала, а твой папа — рисунки сделал. Как мы плыли сюда».