Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Да, — Волк вздохнул, провожая его глазами, — прав был Джон — не надо вопросов задавать, а то скажут тебе то, чего бы ты лучше не слышал.
Он взглянул на дым, что поднимался вверх от избы, и подумал: «Щи-то настоялись со вчерашнего дня, еще вкуснее. И блины Лизавета Петровна обещала испечь, хоша и постные, а все равно — хочется. Ну, теперь у них хоть мяса вдосталь, будет, Пасха той неделей, пусть отпразднуют, как положено».
В избе было тепло. Марья прикорнула на лавке, обняв куклу. Волк заглянул в горницу и сказал:
— Лизавета Петровна,
Лиза воткнула иголку в ворот рубахи, и, зарумянившись, поклонилась: «Спасибо вам, Михайло Данилович. Летом-то ничего, с утра десяток ведер принесу, на весь день хватает, да и дети в реке купаются, и я сама, — она вдруг жарко покраснела, и отвернулась.
Волк вдруг вспомнил, как купались они с Федосьей на Туре и тоже почувствовал, что краснеет.
— Вот, — сказал он, наконец, — мясо у вас в амбаре уже, птица тоже, а рыбы цельная кадушка получилась, я вам там строганины сделал, как в Сибири готовят. А теперь давайте, дров наколю, хоть и весна уже, а все равно — зябко, пригодятся еще.
— А вы давайте рубаху, — велела Лизавета, — Матвея Федоровича я вещи починила, теперь ваши. И кафтан тоже, а то он у вас истрепался.
— Я ж плотник, — усмехнулся Волк, — чего это мне в бархате щеголять. Хотя ежели не тут, — он обвел рукой горницу, — то я одежду хорошую люблю, это у меня с юношеских лет еще, я на Москве в шелковых рубахах ходил.
Он снял через голову рубаху, и Лиза, опустив глаза, подумала: «Господи, красавец какой».
Она краем глаза поймала блеск алмазов на кресте и тихо сказала: «Это батюшкин у вас».
— Да, — Волк присел поодаль. «Марфа Федоровна его моей жене отдала, как та в Сибирь уезжала, а когда Федосья умерла, — он на мгновение прервался, — то мне его велела надеть».
— Можно? — тихо спросила Лиза. «Давно я его не видела».
— Конечно, Лизавета Петровна, — он наклонил белокурую голову. «Будто свежим ветром пахнет, — подумала Лиза и осторожно сняла крест. Волк почувствовал прикосновение ее пальцев и закрыл глаза. «Господи, как сладко, — подумал он, — что же это со мной. Нельзя, нельзя, она замужем, даже и думать о ней нельзя».
Лиза положила крест на ладонь и грустно сказала:
— Как батюшка умер, мне семь лет еще не исполнилось. Но я его хорошо помню, как будто вчера это было. Он был добрый, Михайло Данилович, я таких добрых людей и не встречала более. Добрый, и нас всех, детей, любил одинаково, — хоша его были, хоша нет, разницы для него не было. Возьмите, спасибо вам, — она протянула ему крест и Волк попросил:
«Наденьте, пожалуйста, Лизавета Петровна».
Ее рука на мгновение задержалась на мягких, белокурых волосах и Лиза чуть вздохнула.
— Как мы с Федосьей встретились, опосля разлуки, — тихо сказал Волк, — у нее дочка приемная была, Марфа, молочная сестра Даниле нашему, и еще одну дочку она родила, Беллу, от дяди вашего, Степана Михайловича. Мне тоже, Лизавета Петровна, нет разницы — все они мои дети. Ладно, — он поднялся, — пойду дров наколю, а то обещал и не делаю, нехорошо сие.
— Так оденьтесь, — ахнула Лиза, — холодно на дворе еще, что вы!
Он вскинул топор на плечо и усмехнулся, встряхнув головой: «Это вы в Сибири не бывали, Лизавета Петровна, вот там — и вправду холодно».
Лиза проводила взглядом мускулистую, стройную спину и, глубоко вздохнув, взяв иголку, прислушалась — Марья спокойно сопела носом, а со склона реки доносился веселый смех.
— А теперь мы с Матвеем Федоровичем починим крепость, — крикнул Федор сыновьям, — и можете опять атаковать! Только погодите, Степа, сбегай, скажи матушке, чтобы обед грела, уезжать нам скоро.
Лиза улыбнулась, и, быстро закончив шитье, взяв корчагу, сунула в печь горшок со щами.
Матвей проверил упряжь на своем невидном, буланом коньке и ласково сказал ему: «Ну, отдохнул? Теперь в Кириллов поедем, дорога хорошая, гладкая, не утомишься. Возьми вот, милый, — он порылся в кармане полушубка и протянул коню краюшку хлеба.
Тот взял ее мягкими губами и, коротко, нежно заржал.
— Любят вас кони-то, Матвей Федорович, — заметил Волк, что привязывал к седлу мешки с припасами.
— Так и я их люблю, Михайло, — рассмеялся Матвей, садясь в седло. «Меня батюшка покойный учил еще, а лучше его на Москве коней никто не знал. Лаской надо, лаской, тогда конь твой хоша из огня тебя вывезет. Сестра моя тако же — с ними мастерица управляться. Ну, поехали, Федор там с семьей прощается, за воротами его подождем.
Волк обернулся и успел увидеть, как Лиза, в простой шубейке и наброшенном на косы платке, тянется к уху мужа. Тот улыбнулся, кивнул головой и подбросил на руках дочь.
Марья весело завизжала и Федор рассмеялся.
— Только б все с ними хорошо было, — вдруг подумал Волк. «А я тоже — сделаем тут все, приеду в Париж, и заживу с детьми. Белле уж тринадцатый год идет, все же помогать будет.
Господи, взрослая девочка какая, время летит, — он вздохнул и, подняв голову, посмотрел на стаю птиц, что летела с юга вверх по Шексне.
— Ах, Федосья, Федосья, — он услышал далекое, нежное курлыканье, — ну как же мне без тебя?
И то, так пожили мало, и сейчас — просыпаешься ночью, и думаешь — ну, встала воды попить, вернется сейчас. А потом понимаешь, — не вернется.
— И так на всю жизнь, — он покачал головой, и Матвей мягко сказал, коснувшись его плеча:
— Как моя жена умерла, Михайло, — мужчина на мгновение замолчал и посмотрел куда-то вдаль, — я из дому ушел. Ну да там разное было, — Матвей вздохнул, — даже вспоминать не хочется. Бродил по святым местам, как нищий, босиком, в армяке одном. И тоже — лежу в избе, глаза закрою, и рукой ее ищу. И не нахожу. Правильно от Писания сказано: «Утешайся женой юности своей».
Волк все смотрел на небо, а потом, повернувшись к Матвею, серьезно ответил: