Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Я в браке венчанном рожден, — холодно сказал Волк, — и предков своих до князя Ивана Калиты знаю поименно. И все ворами были, тако же — убийцами.
Он подул на костяшки и добавил: «Не надо со мной кровью мериться, Федор Петрович, не дорос ты еще до этого, шурин. Пойди, ополоснись из ведра, — он кивнул в угол подвала, — и спи, завтра ночью нам работать предстоит.
— А я, — Волк кинул полушубок на каменный пол и устроился у двери, — тут побуду. Коли выйти вздумаешь, — он усмехнулся, опускаясь на пол, — я тебе сего не советую, Федор Петрович.
По-родственному не советую, по-дружески. Это
Федор выругался, исчезая в темноте подвала. До Волка донесся плеск воды, нары заскрипели, и мужчина чуть усмехнувшись, подумал:
— Ну, вот ведь как всегда — одним щелчком с таких, спесь сбивается. Как так можно — Лизавету Петровну обманывать, видно же, любит она его, заботится, только на него и смотрит. И детки, какие хорошие.
Волк прислонился к двери и вдруг подумал: «Что же это за река такая? Вроде и Сибирь, а все равно — не похоже, теплее. Ну да ладно, может, Господь мне еще один раз ее покажет, красиво там. Спокойно. И ее пусть покажет, хоша бы кто она ни была, — мужчина почувствовал, что улыбается.
Марья зашла в келью к дочери и, закрыв дверь, тихо сказала: «Аннушка, ты сбирайся, к ночи, волосы уж потом, там, — мать махнула рукой в сторону стены, — отстрижем. Машенька где?».
— В церкви, — улыбнулась девочка, сев на лавку рядом с матерью, прижавшись к ней. «А мы к бабушке поедем?».
— К бабушке, к дедушке Виллему, ко всей семье нашей, — Мэри погладила дочь по голове. «Как вернемся туда, повезу тебя на север, в Нортумберленд, в именье отца твоего, там же теперь — все твое, Энни, и титул тоже».
— Если бы папа был жив, — внезапно, горько вздохнула девочка. «Я так по нему скучаю, так скучаю, даже просыпаюсь и думаю — утром встану, и его увижу. А потом вспоминаю, что нет его больше, — голос девочки чуть задрожал.
— Ну, вот приедем в Новые Холмогоры, — ласково сказала мать, — там священник англиканский, помолимся с ним за душу папы.
— Скорей бы, — страстно ответила Энни, посмотрев на мать отцовскими, серыми глазами, — и вообще, — девочка сморщила нос, — надоел мне весь этот ладан. Домой хочу, в Англию. Буду собираться, — она легко вскочила с лавки и Мэри подумала:
— Ну, ровно я в ее годы — чистый мальчишка. Оденемся в армяки и шаровары, — никто и не заподозрит ничего. И с лошадью Энни хорошо управляется. Маша бы вот — коня бы не испугалась, хотя видела она их уже, конечно».
Женщина зашла в маленькую, домовую церковь, и, опустившись на колени рядом с Машей, что стояла перед образом Спаса, взяв руку женщины, сказала: «Ночью, Машенька уже и уедем. Говорила я тебе — батюшка твой здесь, помнишь, показывала?».
Женщина кивнула и повернулась. Васильковые глаза играли золотом в отсветах огня. «Б-батюшка, — нежно сказала Маша. «М-мамы нет, — она помотала головой, — н-нет м-мамы, б-батюшка есть!», — Маша с усилием выдохнула и добавила, вопросительно склонив голову:
«М-молодец?».
— Молодец, конечно, — Мэри поцеловала ее в лоб, — вон, какие длинные слова уже говоришь, и бойко. Все будет хорошо. Ну, беги, там Аннушка в келье убирается, помоги ей, — Мэри посмотрела вслед маленькой, хрупкой фигурке и вздохнула: «Ну, что смогли, то сделали.
Она же ровно ребенок, Энни и то ее взрослее, хоть той девять лет всего.
— Ладно, — женщина пошла к своей келье, — вернемся в Англию, и заживем с Энни вдвоем.
Хотя, — Мэри задумалась, — можно и поработать где-нибудь, конечно. Ну да посмотрю, — она толкнула дверь и сухо заметила: «Когда сим занимаетесь, Ксения Борисовна, засов опускать надо. Я хоша вас уже во всяких положениях видела, а все равно — невместно сие».
Ксения оправила рясу, и, потянув на себя одеяло, глядя в потолок, ответила:
— Это вы, Марья Петровна, от зависти злобствуете, у вас-то мужика нету. Я бы на вашем месте пошла вон, — тонкие губы Ксении усмехнулись, — там стену строители чинят, покажите им задницу-то, может, и спустится кто, польстится. Хотя на вашу худобу мало охотников найдется, думаю. Да все равно — может, мягче станете немного». Девушка натянула на плечи одеяло и повернулась к стене.
«Все равно он придет, — страстно, кусая пальцы, подумала Ксения. «Сейчас не смог, дак все равно — придет, вернется. А я буду ждать, кроме него, мне никто не нужен. Потом самозванца скинут, и заживем вместе. Грех, конечно, смерти человеку желать, но, ежели с женой его что случится, — обвенчаемся. Детей ему рожу, — девушка внезапно услышала над собой голос Мэри: «Я вам отвар сделала, выпейте».
— Не буду, — помотала головой Ксения. «Не хочу. На все воля Божья».
— Ежели к вам Федор Петрович придет все же, — усмехнулась Мэри, — за сей отвар меня благодарить будете. Коя женщина его выпьет — та еще горячей становится. А я сегодня в келье у Аннушки переночую».
— Хотя куда еще горячей, — подумала Мэри, глядя на то, как Ксения жадно пьет из кружки. «Ну и славно, она завтра до обедни проспит, травы хорошие. А Марья Федоровна — та вообще из своей кельи только в церковь выходит».
— А говорите, — заметила Мэри, полоща кружку в умывальном тазу, — что у меня сердца нет.
— Простите, — зевнула Ксения, устраиваясь поудобнее на лавке, взбивая подушку. «Посплю сейчас, чтобы к вечеру готовой быть, ночью-то мне отдохнуть не придется, — она потянулась и закрыла глаза.
Мэри повесила кружку на крюк — сушиться, и стала тихо, неслышно складывать свои вещи.
Матвей зачерпнул оловянной кружкой водку из ведра и, выпив, занюхал горбушкой хлеба.
В подвале было шумно, и Федор, перекрикивая рабочих, сказал: «Так, завтра все спят, благо у них тут, — он показал рукой в сторону монастыря, — праздник престольный, грех работать.
Тако же и послезавтра — опосля праздника отдохнуть надо. Не зря я вам одно ведро обещал, а привез — три, — мужчина усмехнулся.
Рабочие одобрительно закричали, и Матвей тихо спросил у Волка: «Возы готовы?».
— А как же, — Волк отрезал себе соленой рыбы и рассмеялся: «Соскучился, хоша она уже и с душком, — мужчина повел носом, — а все равно — лучше нету».
— Мы с Федором туда стружек накидали, штукатурки отбитой, камней осколки — уложим всех, холстом накроем — ничего и не заметно будет, — добавил Волк, пережевывая рыбу. «Одежда тако же — Федор из Кириллова какие-то обноски захватил, никто на нас во второй раз и не взглянет. А потом коней распряжем, — Михайло почесал в бороде и хмыкнул: «Без вшей-то мы тут не обошлись, Матвей Федорович, кусаются. Тако же и блохи».