Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
Шрифт:
– Полгода прошло. Зачем ты с ней бьешься? Примени строгие меры воздействия. Каждый хочет жить, и еврейка… – Отто поморщился, – тоже.
Макс отложил серебряную вилку:
– Я вошел с ходатайством к рейхсфюреру. Фрейлейн Кроу получит звание почетной арийки. Многим ученым и военным оказали такую честь. Генерал-полковнику Мильху, например… – брат тонко усмехнулся. Мильх, в гражданской жизни, исполнительный директор «Люфтганзы», поддерживал нацистов деньгами. Рейхсмаршал авиации Геринг хотел, чтобы Мильх занимался Люфтваффе. Геринг даже попросил фюрера поговорить с будущим работником. Мильх принял предложение министерства авиации. Отец генерала был
Макс отпил французского вина:
– Она леди Кроу. Ее мать была дочерью герцога, Экзетеры получили титул от Вильгельма Завоевателя. Ты сам настаивал, – подмигнул он брату, – что герр Петер, истинный образец арийца. У него отец русский, славянин, неполноценный, как учит нас фюрер, – Отто вспомнил лазоревые, как небо глаза:
– Они по происхождению варяги. Скандинавы считаются арийцами. Руны доказывают… – Макс удачно скрыл зевок. О рунах младший брат мог распространяться бесконечно. Макса, подобная, по его мнению, откровенная чушь, не интересовала.
Намерения штурмбанфюрера были просты. Макс хотел дослужиться до бригадефюрера СС, и выйти в отставку. Он собирался жить на вилле, в Баварии, возиться с внуками, рыбачить в горном озере, и любоваться картинами.
После аншлюса Макс навестил Вену, налаживая в городе работу осведомителей СД. Собственность евреев конфисковали. На складе Макс отобрал несколько картин малых голландцев, и отличный этюд Лиотара, к «Даме с шоколадом». Макс видел шедевр в Лондоне, в Национальной Галерее.
Ему нравились импрессионисты, однако получить Моне или Ван Гога было невозможно. Картины шли на продажу, за золото. Холсты передавали доверенным дилерам. Торговцы, частным образом, связывались с коллекционерами в Америке, сообщая сведения о доступных шедеврах. На складе Макс долго рассматривал эскиз Рафаэля к фреске «Триумф Галатеи». На подобное, он, конечно, и не рассчитывал. Рисунок отправлялся в личное собрание рейхсмаршала Геринга. Макс ожидал аннексии Чехии. В пражских музеях было, чем поживиться. Он даже поручил Генриху составить примерный список наиболее выдающихся картин.
– У евреев Чехии тоже отберут имущество… – Максимилиан смотрел на широкую спину, в серой шинели. Тор сидел рядом с Отто, брат удерживал овчарку на поводке:
Картинная галерея вышла отличной. Старший граф Рабе не пожалел денег на полы дерева венге, финский гранит стен, и светильники матового стекла. В Берлине Макс часто навещал новые залы. Он проходил в отдельную комнату для рисунков, любуясь Веласкесом. Со вторым наброском Макс никогда не расставался. Он заказал в мастерской, на Музейном Острове, особую папку для перевозки, по размерам бумаги. Куратор отдела графики объяснил Максу, что главными врагами рисунков являются солнечный свет и влажность. В галерее отец установил американскую систему охлаждения воздуха, по совету специалистов из берлинских музеев.
С тех пор, как фрейлейн Кроу привезли в Дахау, Макс часто доставал эскиз. Женщина стояла, откинув голову, глядя ему в глаза. Немного тронутые охрой волосы падали на плечи. Макс не отдал набросок на экспертизу. Он, искренне, думал, что это ученическое подражание, как и строчка внизу: «ALS IK KAN». Штурмбанфюрер справился в энциклопедии:
– Не бывает такого. Все рисунки Ван Эйка давно известны. Должно быть, мальчишка и делал, Мишель де Лу… – Макс поморщился. После победы над Францией он хотел, как следует, осмотреть запасники Лувра.
Макс
– Она похожа на вас. Старый мастер, средневековый… – штурмбанфюрер был готов на что угодно, только бы заставить упрямицу работать на рейх. Группа Отто Гана, занимавшаяся расщеплением ядра атома, ждала доктора Кроу. На полигоне Пенемюнде для нее готовили отдельный коттедж. Макс знал, что фрейлейн Констанца занимается реактивными двигателями. Штурмбанфюрер следил за публикациями, в научных журналах. Он пока ничего не говорил Вернеру фон Брауну, но рейхсфюрер СС дал разрешение привлечь доктора Кроу к работе над новыми моделями самолетов.
– И ракет… – пробормотал Макс. Он вспомнил холодные, надменные глаза фрейлейн Кроу:
– Я не интересуюсь искусством, – девушка едва посмотрела на рисунок, – не затрудняйтесь приглашением в картинную галерею.
– Упрямица… – Макс заметил на поле бесформенную, в толстой куртке и штанах, фигуру. Овчарки повалили человека на землю. Он, размахивая руками, отбивался, собаки рычали. Потрепав Тора по голове, брат отстегнул поводок: «Фас!».
– Красивый пес, – одобрительно сказал Макс, подойдя к Отто:
– Охранник, защитник семьи. Генрих Аттилу кормит печеньем, и позволяет ему валяться на диванах. Вырастил из собаки левретку… – свора расступилась, Тор бросился на лежавшего человека. Отто крикнул: «Молодец!». До них донесся сдавленный, отчаянный стон:
– Не надо, пожалуйста, не надо… – Отто свистнул: «Тор, держи его!». Овчарка вцепилась клыками в куртку, прижимая заключенного к утоптанному снегу, не давая человеку двинуться.
– Посмотришь на зрелище, – усмехнулся брат, – ты доберманов еще не видел. Они быстрее, чем овчарки. Тор, назад! – велел Отто. Пес отпустил человека. Заключенный, пошатываясь, поднялся. По лицу текла кровь, почти черная, в ярком свете прожекторов. Доктор фон Рабе свистнул: «Сюда!». Овчарки улеглись у его ног, брат вытащил из кобуры пистолет. Отто, спокойно выстрелил. Пуля взрыла снег у ног заключенного, он дернулся. Человек побежал, закрывая голову руками. Отто приказал солдатам, у двери псарни: «Выпускайте».
Они были, действительно, быстрее. Макс, восхищенно, подумал:
– Словно ракеты, о которых мне фон Браун рассказывал.
Доберманы облепили ноги человека, рычащей, извивающейся массой. Над полем пронесся страшный, пронзительный крик. Собаки лаяли, Отто улыбался:
– Они сразу бросаются на гениталии. Одежда не помогла, отличные челюсти… – он оглянулся, велев овчаркам:
– Теперь ваша очередь. Дальше ничего интересного не произойдет… – заключенный замолчал. Собаки, отталкивая друг друга, рвали безжизненное тело.
– Пойдем, – брат похлопал Макса по плечу, – я тебя кофе напою.
Фельдъегерь привез штурмбанфюреру, из Берлина, два документа. В кабинете Макса, в блоке Х, лежало свидетельство Ehrenarier, почетной арийки, для фрейлейн Констанцы Кроу, выданное Бюро по Исследованию Расовых Вопросов рейха, за личной подписью Гиммлера.
Кроме того, в записке от Шелленберга говорилось, что гестапо, читавшее письма Отто Гана, обнаружило сведения о скором расщеплении атомного ядра. Ган работал с австрийским физиком, Лизой Мейтнер, еврейкой. Летом Мейтнер удалось покинуть Германию. Макс подозревал, что профессор приложил руку к ее отъезду, однако прямых доказательств не нашли. Арестовать великого ученого, гордость Германии, никто бы не осмелился. Мейтнер обосновалась в Стокгольме, они с Ганом переписывались. Макс пробежал глазами абзац: