Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
Шрифт:
– Нельзя обманываться. Тетя Юджиния говорила мне о русской пословице. Не все, то золото, что блестит. Он любезен, однако ему надо только одно… – отдыхая от составления в уме уравнений, Констанца вспоминала рисунок, который ей показал мужчина. Они с девушкой, действительно были похожи. Констанца, на мгновение, нахмурилась:
– Узоры, на раме зеркала. Наверное, шифр… – она скрыла улыбку:
– Надо попробовать его взломать. В средние века шифры бывали очень… – она поискала слово, – изысканными, с математической точки зрения… – за десять месяцев, Констанца пока не придумала, что ей делать. Понятно было, что британского консула она не увидит.
Девушка, рассеянно, потушила сигарету. Фарфоровую пепельницу приносили каждый раз, когда Констанца нажимала кнопку звонка. Ночью свет в комнате не выключали. Здесь вообще имелась всего одна кнопка. Констанца понимала, что освещением управляют извне. Она, небрежно, кинула взгляд в сторону рычажка:
– Можно вскрыть стену, ногтями. Найти провода, устроить короткое замыкание, пожар… – лампы в комнате окружала проволочная сетка. Каменные потолки поднимались на двенадцать футов. Констанца предполагала, что они сидят в подвале старого, почти средневекового дома. Мебель привинтили к полу. Даже если бы Констанце удалось, не привлекая внимания, сдвинуть ее с места, до потолка бы она все равно не достала. Девушка была чуть выше пяти футов ростом.
– Ни стекла, ни фарфора, ни металла… – пепельница стояла перед ней. Констанца потянулась за второй сигаретой. Она услышала мягкий, знакомый голос:
– Позвольте мне… – взяв у солдата зажигалку, он щелкнул пальцами:
– Оставьте нас. Как вы поели, дорогая фрейлейн? – мужчина, оценивающе, посмотрел на Констанцу:
– Не надо себя морить голодом, у вас отменная фигура… – Макс видел перед собой будущую гордость немецкой физики, графиню фон Рабе. Он успел забыть, что два года назад кривился, говоря о ее плоской груди и худых ногах. Девушка больше напоминала воробья, но Максу стала нравиться фрейлейн Констанца. В свете лампы ее волосы тускло светились, напоминая осенние листья. Макс представил себе лес, окружавший шале, в Баварии, Констанцу, гуляющую с ним по берегу озера. Он услышал детский смех и лай собаки.
Доберманов и овчарок заперли в особой комнате. Отто покормил свору, на псарне. Макс не хотел никаких неожиданностей.
– Поела, – сухо сообщила она, стряхивая пепел: «Где консул Великобритании?»
Штурмбанфюрер смотрел на упрямый, острый подбородок, немного припухшие глаза, высокий лоб. Фотографии из ванной он изучал сам, не подпуская других офицеров. Ему не хотелось, чтобы кто-то еще разглядывал его будущую жену.
– Майорана мог ее видеть… – Макс попытался отогнать такие мысли. Свору он приготовил, на случай, если фрейлейн доктор начнет упираться:
– Если она его любит, она на все пойдет… – думал Макс, – согласится работать. Она его забудет, после первой ночи со мной, – итальянец его не интересовал. Майорана мог всю оставшуюся жизнь провести в Дахау. Ребята, работавшие с ним, жаловались, что физик почти прекратил разговаривать. Он отворачивался, глядя в стену, и давно не спрашивал, что случилось с фрейлейн Кроу.
– Он и раньше страдал нервами, – вспомнил Макс, – пусть лечит их в бараке. Сумасшедших Отто отбирает для медицинского блока. Долго герр Майорана все равно не протянет… – Макс надеялся, что фрейлейн доктор, увидев свидетельство почетной арийки, сменит гнев на милость.
– Я принес подарок… – Макс всегда говорил так, ставя перед фрейлейн очередные сладости. Констанца смотрела на лист бумаги, с вытисненным, нацистским орлом, со свастикой, читала готический шрифт.
– Здесь говорится… – на нее повеяло сандалом, хорошим табаком, теплое дыхание защекотало ей ухо. Гость наклонился над ее плечом: «Говорится, что…»
Ее голосом можно было резать металл:
– Я умею читать. Рейхсфюрер СС Гиммлер удостоверяет мое арийское происхождение.
– Именно… – обрадовался Макс, отступив от стула. Фрейлейн доктор поднималась, откинув рыжеволосую голову. Он улыбался:
– Это большая честь, для человека с вашими предками. Вы сможете, стать ведущим физиком Германии, получить лабораторию, уран, тяжелую воду… – фрейлейн Кроу побледнела:
– Я вам не представлялся, леди Кроу… – Макс поклонился, – граф Максимилиан фон Рабе. Я давно восхищаюсь, вашим умом, талантом, трудолюбием… – Констанца сдержала дрожь. Длинные, сильные пальцы поглаживали ее запястье. Он пришел в хорошем, штатском костюме, при галстуке. Макс, внезапно, притянул ее к себе:
– Считайте свидетельство свадебным подарком, фрейлейн Кроу. Конечно, у вас будет все, что вы захотите. Вилла, слуги, драгоценности, личный самолет… – Макс даже не понял, как она ухитрилась выгнуться.
Фрейлейн Кроу оказалась гибкой, будто кошка. Верхняя губа поднялась, обнажив кривые зубы, обрывки свидетельства полетели ему в лицо:
– Моя бабушка, мать моего отца, – отчеканила девушка, – была еврейкой. Доктор Мирьям Кроу, одна из первых женщин, врачей, в Европе. Я не предам ее память, и не предам свою честь… – Констанца зарычала, вырываясь, царапая его руку:
– Засуньте самолет себе в задницу, проклятый нацистский ублюдок, жалкая тварь, тайком подсматривающая за женщинами… – его щеку обожгла пощечина. Макс, разъяренно, схватил девушку за тонкие плечи, как следует, встряхнув:
– Я с вами долго церемонился, милочка. Это время прошло. Мы кое-куда прогуляемся, вы станете уступчивей… – удерживая девушку, он крикнул: «Нам нужна помощь!». Приковав Констанцу наручником к своему запястью, он рванул цепочку: «Марш вперед».
– Приберите здесь, – велел Макс охранникам. Он вытолкал Констанцу в пустой, подвальный коридор.
В отдельном крыле подвала блока Х оборудовали несколько особых комнат, для работы. Возить гостей, как называл заключенных Макс, в большой лагерь, было неудобно. Кроме Макса и его коллег, имен пребывающих в блоке Х людей, никто не знал. В бумагах они проходили под номерами. Даже клички, как Гензель и Гретель, могли оказаться опасными. На совещании, рейхсфюрер СС, задумчиво, сказал:
– Не надо риска. В Дахау кто только не сидит, а наши подопечные, – Гиммлер, мимолетно, улыбнулся, – известные люди. Их снимки печатались в газетах, в научных журналах. Их могут узнать.
Макс понял, что фотографии Гретель засекретили. Во всяком случае, в научных публикациях, штурмбанфюрер, их не нашел. Англичане были осторожны.
В коридоре Макс остановился. Фрейлейн Кроу попыталась вывернуться. Он, левой рукой, схватил ее за хрупкую шею: «Тихо, я сказал!». Обернувшись к охранникам, Макс коротко кивнул на массивную, железную дверь, отделяющее особое крыло от комнат гостей.