Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Я пришлю тебе копии, – пообещала она, – когда мы вернемся в Лондон, но, кажется, мы были неправы насчет произошедшего в Свердловске… – сунув конверты в очередной викторианский томик, Марта отпила из своего стакана:
– Мама считает, что преждевременно делать выводы, – вздохнула она, – Циммерман видел этих людей мельком и ночью. Мало ли кто на кого похож. Он мог ошибиться, полицейский художник тоже мог быть неточен. Даже если наш родственник, то есть мой кузен… – Марта помолчала, – действительно существует, ему сейчас всего семнадцать. Комитет не отправит юношу
– Теодора-Генриха ты отправила, хотя ты слышала ее величество… – королева была настроена скептически. Выслушав подробный доклад Волка о провале, как он выразился, миссии, ее величество отозвалась:
– О детях герцога Экзетера корона позаботится, как позаботятся американцы о детях полковника Горовица. Однако я не разделяю вашего оптимизма, миссис М, – она зорко взглянула на Марту, – русские не оставили бы в живых мистера Джона… – Марта покачала головой:
– Его, как и остальных, предала его жена. Весной и летом она еще была жива… – женщина поморщилась, – Комитет мог устроить очные ставки… – королева постучала папиросой о портсигар:
– Однако сейчас, как вы утверждаете, она мертва. Я не могу запретить вам послать вашего сына в СССР… – Марта рассказала королеве об операции с Пастором, как в документах значился Теодор-Генрих, – но не надейтесь, на удачный исход его… – Елизавета поискала слово, – предприятия… – Марта рассеянно полистала лежащий на коленях роман. Показывая коттедж, королева улыбнулась:
– Вы найдете здесь полное собрание сочинений вашей дальней родственницы, Вероники ди Амальфи. Королева Виктория любила ее книги… – Марта вспомнила, что Джон тоже украдкой читал книги бабушки Вероники:
– Мама говорила, что Эйтингон любил сентиментальную литературу… – Марта скрыла вздох, – но этот роман мог бы написать мистер Флеминг. То есть и написал, «Из России с любовью»… – в книге миссис ди Амальфи, британский аристократ выполнявший деликатные поручения короны, влюблялся в пылкую юную нигилистку, из окружения выведенного под псевдонимом, но узнаваемого Герцена:
– Графиня Наталья Головина, – Марта подвинулась ближе к огню, – у Флеминга шифровальщица не графиня, разумеется, но Романова… – в книге ее светлость Головина, якобы порвавшая с крепостническим семейством, разыгрывала приверженность революционным идеалам:
– На самом деле, она была агентом Третьего Отделения, призванным следить за Герценом, – вздохнула Марта, – охранка устраивает ее арест на глазах у аристократа. Будучи джентльменом, он немедленно едет в Россию, спасать возлюбленную, а дальше все предсказуемо… – в романе аристократ заканчивал свои дни умалишенным заключенным в Шлиссельбурге:
– Он не оставил наследников, – хмыкнула Марта, – а мадемуазель Головина удачно вышла замуж и получила шифр фрейлины… – читая роман, Марта почти ожидала взрыва в дворцовой церкви, на венчании предательницы:
– Но бабушка Вероника, видимо, решила не наказывать зло, на этот раз… – Марта подумала о выстрелах на Чек-Пойнт-Чарли:
– Циона поплатилась за свои поступки, но Джона этим не вернешь. Может быть, мы поторопились насчет Лады, и она подослана на запад Комитетом. Она актриса, игра у нее в крови. Она притворялась, а мы ей поверили… – мать, правда, утверждала, что Лада не лжет:
– Не забывай, – сказала она Марте, – Эйтингон был в опале, сидел на зоне… – Марта презрительно отозвалась:
– Я больше, чем уверена, что он жил в отдельном коттедже. Но я понимаю, к чему ты клонишь… – мать считала, что Эйтингон, с его пристрастием к сентиментальным романам, мог влюбиться в Ладу:
– Он надзирал за Ционой, – напомнила ей мать, – он мог столкнуться с Ладой случайно. Девушка брала у так называемой Саломеи Александровны уроки французского… – на Марту повеяло знакомым ароматом сосны, гарью костра, сырым ветром. Присев на ручку ее кресла, Волк обнял стройные плечи:
– Не хмурься так, – шепнул он, – Лада в Мон-Сен-Мартене, французы за ней присматривают. Там Монах, мимо него и мышь не проскочит. Мишель туда приезжает почти каждую неделю… – об этом Марте сказал сам Гольдберг. Она повертела перед носом мужа книгой:
– Я вовсе не о Ладе думаю, – призналась она, – то есть не только о ней. Переправить бы Теодору-Генриху эти портреты, однако на открытку рисунки не прилепишь… – Волк поцеловал бронзовый, с едва заметной сединой, висок:
– Придумаем, как, миссис М, – пообещал он, – утро вечера мудренее. Иди ко мне, – почти жалобно попросил он, – ты вскочила ни свет ни заря, а после обеда началась охота, и мы друг друга почти не видели… – Марту окружило привычное тепло его рук:
– Он прав, – поняла женщина, – я подумаю об этом завтра. Но я обещаю, что Теодор-Генрих получит эскизы. Мы должны знать, что это за юноша. Может быть, они еще столкнутся в Берлине, или дальше на востоке… – целуя Волка, Марта бросила взгляд на роман. Соскользнувшая на пол книга лежала на выцветшем персидском ковре:
– Медовая ловушка… – подумала Марта, – но с Густи ничего такого не случится, она умная девушка. Все равно, надо ее предупредить, о возможности акции со стороны русских… – Марта закрыла глаза: «Так и сделаю, когда мы приедем в Лондон».
Эпилог
СССР, остров Возрождения, ноябрь 1959
На ореховой панели в салоне ТУ-104, входящего в особый правительственный летный отряд, повесили кумачовый лозунг: «Советские авиаторы приветствуют годовщину великой революции!». В салоне пахло дорогим табаком и свежим кофе.
Зашуршали страницы, девичий голос восторженно сказал:
– Я вам переведу, товарищ Котов. В августе американцы добились выживания первых млекопитающих, рожденных от искусственно оплодотворенной клетки. Вот… – Эйтингону под нос сунули журнал на английском языке, – фото кроликов… – кролики напоминали тысячи других лабораторных животных. Поведя сигарой, он улыбнулся:
– Светлана Алишеровна, я в курсе. Не забывайте, в Академии Наук я занимаюсь работой с молодыми учеными. Я обеспечиваю вам доступ к иностранным публикациям, я обязан знать языки… – девушка покраснела: