Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Я будущий филолог, – небрежно сказала Густи, – у меня хорошие задатки… – она удивилась тому, что герр Шпинне не учил латыни:
– Вообще это обязательный предмет, для историков и лингвистов, – заметила девушка, – я считала, что в Германии бережно относятся к традиции преподавания… – Александр развел руками:
– Я занимаюсь немецкой историей прошлого века, я не специалист по средневековью… – незаметно проверив его несколькими вопросами, Густи решила, что юноша говорит правду. Герр Шпинне, по его словам, приехал в Лондон ради практики в английском языке. Юноша посещал языковые курсы
– Живет он в Блумсбери… – прислушавшись к шуму в ванных, Густи щелкнула зажигалкой, – его пансион действительно значится в телефонной книге…
Затянувшись сигаретой, она присела на дубовые ступеньки лестницы. Китайский фарфор поблескивал в старинных, запертых витринах. На резной индийский сундук парни и Полина навалили уличные куртки и пальто:
– Полина растет таким же сорванцом, как мальчики, – усмехнулась Густи, – вокруг нее трое ее ровесников и двое старших кузенов… – она показала Александру портрет бабушки Тео, кисти Изабеллы ди Амальфи, жанровые полотна ее сына, Франческо, и вещи из коллекции Экзетеров. Девушка и мистер Шпинне разделили церемонный пятичасовой чай, в кондитерской на Трафальгар-сквер. Густи взглянула на букетик роз, в антикварной серебряной вазе, на мозаичном столике:
– Александр мне подарил. Он хорошо воспитан, хоть он и сирота… – юноша упомянул, что потерял отца на фронте, а мать в бомбежке:
– Может быть, папа и вел тот бомбардировщик, – поняла Густи, – ладно, войну мы не обсуждали, и не собираемся обсуждать… – они говорили о Сартре, которого читал Александр:
– О Флобере, о Голсуорси… – Густи потянулась, – а не о научной фантастике или куропатках… – она могла не опасаться вопросов тети. Марта долго распространялась о куропатках и оленине из Балморала:
– Мы каждый день охотимся, – заметила тетя, – мясо и птицу я отправлю в Лондон для рождественского стола. Слушай, что с ними надо сделать…
Вспоминая Александра, Густи все пропустила мимо ушей. Завтра они с юношей шли в Британский музей:
– Завтра позднее открытие, до восьми вечера. Мы встречаемся у входа, в шесть… – Густи тоскливо подумала о завтрашней стопке советских газет у нее на столе, в кабинете на Набережной, – очень удобно, вторую половину дня я в университете… – ее букетом роз никто не заинтересовался. Мальчишки спорили о причинах колебаний поверхности Луны в очередной серии американской постановки:
– Насчет куропаток я позвоню миссис Мак-Дугал, – решила Густи, – она приедет в город и все сделает. Завтра Александр проводит меня домой после музея. Я забегу на Брук-стрит, приберусь, куплю кекс к чаю, то есть к кофе. Он немец, он предпочитает кофе… – у юноши были большие, серьезные серые глаза, в темных ресницах. Густи он неуловимо кого-то напоминал. Девушка нахмурилась:
– В Национальной Галерее висела картина дедушки Франческо. Казнь Лавуазье в Париже. Среди зевак он написал тетю Констанцу, то есть мистера Констана, во фригийском колпаке… – Густи была уверена, что видела на полотне похожего на Александра человека:
– Но это большая композиция, – она кинула окурок в переносную пепельницу на пружинке, – в те времена любили монументальные картины. Ладно, какая разница. Он красивый юноша… – Густи не могла согнать с лица улыбку, – и, кажется, я ему нравлюсь… – всклокоченная каштановая голова высунулась на площадку, повеяло мятной зубной пастой:
– Мы умылись, – сообщил брат, – расскажи нам сказку… – Густи подумала:
– О Стивене я ему тоже ничего не говорила, только упомянула, что я, как и он, военная сирота. Он просто турист, нечего придумывать секреты там, где их нет. Я не хочу, как тетя и бабушка Анна, вечно страдать паранойей, и оглядываться через плечо. Если по душе Александру, то посмотрим, как все сложится… – все еще улыбаясь, Густи поднялась: «Иду, мой хороший».
В детской мальчиков по темному стеклу окна сползали крупные капли дождя.
На широком подоконнике стояла антикварная шахматная доска, с дарственной табличкой предыдущей миссис Кроу. По квадратам слоновой кости и гагата рассыпались изящные фигуры. Ладьи сделали в форме крепостных башен, кони несли всадников, на слонов водрузили шатры с крохотными человечками. Ник повертел черную королеву:
– Она похожа на злую фею из сказок, – понял мальчик, – у нее даже плащ такой… – серебряный, тонкой филиграни плащ окутывал фигурку. Белая королева носила золотую накидку и диадему. Блеснули бриллианты в маленьком крестике на шее кузена. Широко зевнув, Питер перевернул своего короля:
– Бесполезно, – смешливо сказал он, – опять ты меня разбил наголову, будущий чемпион мира по шахматам… – Нику одинаково хорошо давались и шахматы, и японская игра го, и карты:
– К рулетке меня вообще нельзя подпускать, – подумал он, – я все просчитываю и предугадываю… в школе Вестминстер Ник занимался по особой, продвинутой программе. По математике он догнал старших кузенов. Официально он считался сиротой, получающим правительственную стипендию:
– Впрочем, так оно и есть… – мальчик почесал золотистые кудряшки на затылке, – меня обучают бесплатно, и в школе, и потом, в университете… – ему отчего-то было неуютно касаться черной королевы. Он вернул фигурку на доску:
– Ты сделал одну ошибку… – мальчик быстро расставил шахматы, – смотри, я тебе покажу… – Питер хлопнул себя по лбу:
– Точно. Я прошляпил ход твоего коня. После него для белых все пошло наперекосяк… – в приоткрытую дверь доносилось мерное сопение Шелти. Овчарка всегда устраивалась ближе к детской, где спала Полина:
– Впрочем, сегодня она не одна ночует, – понял Ник, – Густи с ней легла… – мальчики старались оберегать кузину, однако маленькая леди Холланд презрительно фыркала:
– Нечего со мной носиться, как с драгоценной вазой. Лаура и Луиза пусть думают о нарядах и кудрях… – девочка встряхивала растрепанной головой, – меня больше интересует политика… – Полина аккуратно прочитывала репортажи о парламентских дебатах:
– Дядя Джон водил ее и наследного герцога в Палату Общин и Палату Лордов, – хмыкнул Ник, – Полина, кажется, метит в депутаты… – кузина, впрочем, заявляла, что станет журналистом, как покойная тетя Тони. Полина писала для школьного журнала Квинс-Колледжа. Книги тети Тони младшим в семье пока не давали, но Полина, как и покойный мистер Френч, начала учить испанский язык: