Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Кажется, успокоительный… – она обвела глазами голую комнату, – зачем меня сюда привезли, что это за палата… – после укола она впала в забытье. Очнулась Циона, когда казашка и Давид перекладывали ее с койки на каталку:
– С каталки тоже было не соскочить, не убежать, они меня привязали ремнями. Да и куда бежать? Меня сразу найдут и расстреляют… – Циона устало закрыла глаза:
– Генкина убежала. Или она была вовсе не Генкина? Все равно, какая разница? Она была сильнее меня. Она украла нашего мальчика. Наверняка, он мертв. Сын
– Я выдала Максимилиана… – глаза увлажнились, – они теперь знают его новое имя, но я не предала мою девочку… – Циона знала, что случится, буде она хоть обмолвится о дочери:
– Ее похитят из Израиля и привезут в СССР, приманкой для Макса. Мой сын умер, но я не позволю калечить судьбу моей девочке… – она не хотела, чтобы Фредерика сгинула в советском детдоме:
– О Полине они знают, но Полина им не нужна… – она поморгала, – Джон мертв, его дети русским ни к чему… – запахло сандалом, веселый голос сказал:
– Доброе утро, милочка… – Давид даже наедине не называл ее по имени, – нас ждет небольшая медицинская процедура… – Циона предполагала, что казашке навешали лапши на уши:
– Дави наверняка, выставил меня психически больной. Не случайно казашка приносила мне таблетки… – все еще настоящий муж никаких лекарств ей не давал. Казашка пыталась расспросить Циону о ее самочувствии. Не обращая внимания на девушку, Циона опускала веки. Ей не хотелось ни с кем говорить. Она даже не думала о Максимилиане:
– Нечего думать, – горько напоминала себе женщина, – он не приедет сюда, не спасет меня. Дядя Авраам и тетя Эстер приехали бы, несмотря на то, что я их предала, как предала семью. Они бы не бросили меня в беде… – Циона надеялась, что Макс все-таки найдет Фредерику:
– Он не оставит свою кровь. Пусть девочка растет рядом с отцом, хотя она думает, что ее отец дядя Авраам… – Циона не ожидала, что Макс расскажет дочери правду:
– Незачем ей знать, что ее отец делал во время войны. Теперь он Ритберг фон Теттау, богатый делец. Макс окружит девочку заботой, поднимет ее на ноги… – Циона знала дочь только по фотографиям:
– Ей сейчас четырнадцать, она подросток. Она высокая, в меня и Макса. Волосы у нее мои, а глаза она взяла у отца. Она носит скаутскую форму, как и я, сидит у костра, разучивает песни. Скоро она пойдет в армию… – Циона цеплялась за мысли о дочери при визитах Давида. Женщина почти с ним не разговаривала, как не обращала она внимания на так называемого товарища Котова:
– Я ему все рассказала, а больше он от меня ничего не получит… – Ционе стало жалко себя, – если Давид хочет меня превратить в лабораторного кролика, так тому и быть. Пусть заканчивает, не ломает комедию… – Циона поняла, куда ее привезли:
– Мальчика я рожала в палате, все случилось быстро, а это операционная… – стиснув зубы, она попыталась поводить глазами вокруг:
– Мне нужен скальпель. Я ткну им в лицо Давиду, а казашка мне не страшна… – на нее повеяло сандалом, рядом блеснули белые, крупные зубы:
– Спи спокойно… – профессор Кардозо улыбался, – как говорится, сон, маленькая смерть… – тонкая игла вошла в руку Ционы. Она издалека услышала голос Давида:
– Считай в обратном порядке. Десять, девять… – Циона успела пробормотать негнущимся языком:
– Пошел ты к черту, мамзер… – тепло наполнило тело, женщина обмякла:
– Солнце, словно в Израиле. Пусть Фредерика и мой мальчик выживут, пусть они узнают друг о друге. Пусть они встретятся дома, на нашей земле…
Взглянув на безмятежную улыбку спящей Ционы, Давид распорядился: «Везите сюда 880. Начинаем операцию».
Пролог
Мон-Сен-Мартен, декабрь 1959
С кухни упоительно пахло сахарной пудрой и малиновым джемом.
Свежая елочка в углу просторной гостиной перемигивалась разноцветными огоньками гирлянды. Подарков на дубовых половицах вокруг дерева не осталось:
– Но скоро появятся новые… – Гольдберг зашуршал газетой, – мадемуазель Лада отмечает Новый Год, а не Рождество… – с отъездом Маргариты и Виллема в Конго они, в общем, тоже не отмечали Рождество, но Эмиль не мог отказать двойняшкам в празднике:
– Тем более, они участвовали в рождественской постановке, танцевали в концерте балетного кружка…
Новый кружок появился в расписании шахтерского клуба осенью. Девчонки выпрашивали у родителей тюлевые пачки и настоящие пуанты. Для рождественского концерта Лада с ученицами выбрала отрывки из «Щелкунчика». Элиза и Роза по очереди танцевали Фею Драже.
Гольдберг поинтересовался у падчерицы, отчего она не ходит в кружок. Тиква посмотрела на него с плохо скрываемым удивлением:
– Дядя Эмиль, – почти ласково сказала девочка, – мне исполнилось пятнадцать лет. В Израиле я вообще могу выйти замуж, с точки зрения раввинов я совершеннолетняя. Я играю в моноспектакле про Анну Франк и репетирую роль в пьесе месье Беккета. Балет меня мало интересует, я не ребенок… – Гольдберг вздохнул:
– Не ребенок. Ладно, в Париже за ней присмотрит Мишель. Авраам возьмет ее под свое крыло в Израиле… – неделю назад падчерица уехала во Францию:
– У нас с Ханой десять представлений моноспектакля, – восторженно сказала она, – на весенние каникулы меня отпускают, в школе я договорилась… – Гольдберг протер пенсне:
– Весенние каникулы на Пасху, а Хана едет в Израиль в начале марта… – Тиква рассудительно ответила:
– Тетя Клара с дядей Джованни тоже… – об Аароне Майере девочка предусмотрительно не упомянула, – я доберусь до Парижа, и полечу в Израиль с ними. Это всего две недели, дядя Эмиль. Я в конце концов израильтянка, я родилась в стране… – Гольдберг не стал спорить. Авраам по телефону пообещал ему, что все будет в порядке: