Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Настало время поговорить с тобой о женском здоровье, – заметил отец, – ты вступаешь в девичий возраст… – медсестра в школе пока ни о чем не упоминала, ограничиваясь наставлениями о правильном мытье рук. Побывав в кабинете доктора, Клара немедленно сообщила подружкам новые сведения:
– Кровотечение каждый месяц, – она поежилась, – но еще ничего не начиналось… – у доктора Клара поинтересовалась, можно ли в это время купаться:
– Его чуть удар не хватил, – смешливо подумала девочка, – он сказал, что юные фрейлейн должны
– В Америке девушки носят джинсы, танцуют рок и слушают Элвиса Пресли, а здесь со времен Магеллана ничего не изменилось… – рок-музыку Клара ловила втайне от отца. Адольфо Ритберг признался ей, что поступает так же:
– Дядя Макс, как и твой папа, предпочитает Моцарта, Бетховена и Вагнера… – подросток развел руками, – что поделаешь, старики есть старики…
На тонком запястье девочки зазвенел массивный, серебряный браслет. Клара никогда не расставалась с безделушкой, памятью об умершей матери. В школе не разрешались украшения, но по просьбе сеньора Гутьерреса для девочки сделали исключение. Отыскав в кармане жестяную трубку, оторвав уголок от напечатанного на плохой бумаге приходского листка, заложенного в молитвенник, Клара сжевала катышек. Бумага ударилась в щеку ковырявшегося в носу парня, девчонки прыснули.
На кафедре священника закачался колокольчик. В соборе еще не сняли украшения от прошедшей неделю назад Пасхи. Кафедра утопала в цветах, доставленных из Европы и Северной Америки:
– Но гиацинты и сирень немного завяли, – поняла Клара, – сирень пожертвовал папа… – корзины доставили самолетом из Мексики, где цвела сирень. Архиепископ Борич откашлялся:
– Перед заключительным гимном я хочу представить гостя из Ватикана, находящегося в нашей епархии с пастырским визитом… – соседка Клары открыла рот:
– Он похож на голливудского актера, этот прелат… – зашептала девочка, – смотри, какой красавец… – все дамы в соборе уставились на алтарь. Высокий, широкоплечий святой отец носил строгое, черное облачение иезуитов, с белым воротничком. На загорелом лице блестели голубые глаза, он провел рукой по светлым, коротко стриженым волосам.
Взойдя на кафедру, звонко чихнув, он широко улыбнулся:
– Простите. Я не ожидал встретить здесь цветущую сирень… – архиепископ добавил: «Отец Симон Мендес, добро пожаловать в Пунта-Аренас».
Большую гостиную хозяйского дома эстансии Гутьерресов, со сложенным из океанских валунов камином, украсили шкурами лам и ягуаров. На стене висела искусная выделанная голова черной пумы:
– Моя добыча из Парагвая… – сеньор Вольдемар наклонил бутылку над бокалом священника, – чилийское вино не сравнить с итальянским, но, уверяю, что и здесь имеются неплохие винтажи, отец Мендес… – раздвижной стол ломился от тарелок с жареным мясом. Острый перечный соус растекался по стейкам. Слуги носили в гостиную горячие, только с гриля, овощи. Во дворе над решеткой для асадо поднимался дымок:
– Американцы, то есть вы, – сеньор Вольдемар усмехнулся, – называют такую забаву барбекю. Мы пользуемся испанским словом… – отец Мендес взглянул на шварцвальдские часы черного дерева в углу гостиной:
– Должно быть, ваша родовая вещица… – бизнесмен, как себя называл сеньор Вольдемар, кивнул:
– Именно так. Моя семья живет в Южной Америке с прошлого века. Как видите, у нас испанская фамилия, хотя, по происхождению мы немцы… – оказалось, что отец Мендес владеет немецким языком:
– У меня тоже есть эта кровь… – он небрежно пил вино, – в Америке, все смешалось. У меня в семье встречались испанцы, немцы, французы… – он принял от хозяина дома серебряную шкатулку с сигаретами, – но все они католики, разумеется… – асадо сеньор Вольдемар устроил в честь гостя епархии:
– Не говорите мне о ваших обетах, – заметил он, позвонив в резиденцию епископа, – пост прошел, можно поесть мяса… – святой отец Мендес не стал отказываться. Сеньор Вольдемар пригласил в эстансию городских приятелей с женами:
– Дочку я рано отправлю спать… – пообещал он, встречая епископа и священника, – ей всего одиннадцать, нечего ей болтаться со взрослыми по ночам… – весенний вечер неожиданно выдался ясным, небо над городом очистилось. Вымощенный камнем внутренний двор эстансии освещали яркие звезды. С юга, от пролива, дул прохладный ветерок:
– Если бы не дожди, наша весна была бы замечательной, – признался сеньор Гутьеррес, – но ничто не сравнится с весной в Вечном Городе… – он объяснил, что навещал Италию до войны. Святой отец Мендес развел руками:
– Я тогда был ребенком, я вырос в Нью-Йорке… – по-английски он говорил с бруклинским прононсом, – мой отец врач, матушка выучилась на медсестру. После моего рождения она стала вести дом, заботиться о хозяйстве… – сеньор Вольдемар погладил ухоженную, светлую бороду, с заметной сединой:
– Как и положено доброй католичке. Моя Клара тоже растет набожным ребенком… – Клару, высокую для своих лет, темноволосую девчонку, отец Мендес видел мельком. Приложившись к епископскому перстню, получив благословение, дочь Гутьерреса убежала в глубины дома:
– Она рано ложится спать, – заметил сеньор Вольдемар, – детям нужна дисциплина. Тяжело воспитывать дочь без женской руки, но, кажется, я справляюсь. Через два года у Клары первое причастие… – они поболтали о католическом образовании. Сеньор Гутьеррес подмигнул молодому священнику:
– Даже в нашей глуши мы слышали об инициативах его святейшества. Должен сказать, что я против перевода богослужения на разговорные языки. Латынь есть латынь, мы обязаны оставаться верными традиции. В школе у Клары, впрочем, преподают только молитвы. Девочкам латынь ни к чему… – узнав, что отец Мендес намеревается посетить Аргентину, хозяин обрадовался: