Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Я достал его телефон не то, что через третьи, а через тридцать третьи руки, – вспомнил Мишель, – а он едва взглянул на мою карточку. Визитные карточки в их мире ничего не значат. Вся эта братия по понятным причинам очень недоверчива… – за второй чашкой кофе Мишель заметил:
– Месье Вебер, не буду скрывать, испанские вещи очень интересны, но я слышал, что вы недавно занимались редким бриллиантом…
По словам профессора Судакова, днями торчавшего с газетой в кафе «Гиппопотам», на углу переулка, где стояла лавка, Вебер вел размеренный
– Ему идет восьмой десяток, – кузен поднял бровь, – он шаркает за кофе и газетой, возвращается к себе, открывает комиссионку… – это слово он сказал по-русски:
– Запомнил, – усмехнулся Авраам, – больше десятка лет прошло с моей советской отсидки, а я ничего не забыл. Лучше бы забыл, – признался он, – и так голова обременена всякой ересью… – Вебер не выбирался дальше площади с кафе и церковью:
– Его лавку, то есть собрание хлама, осаждают местные домохозяйки и пропойцы, – добавил кузен, – вряд ли кто-то из них беглый нацист. Иногда ювелир просто ювелир… – Мишель отозвался:
– Ты не знаешь этих дельцов, а я знаю. Они сидят на кучах сокровищ, а ездят на велосипедах или вообще на автобусах. Серые дилеры не любят излишнего внимания…
Глаза у старика тоже были серые, пристальные. Вместо ответа Вебер пожевал губами. К протезам прилипли измазанные дуче де лече крошки:
– Зашли издалека, – хмыкнул он, – правильно сделали, месье Ленуар. В наших конторах не принято с порога объявлять о цели визита… – Мишель сидел спиной к двери. По лопаткам пробежал холодок:
– Я сюда явился без пистолета, только с круассанами. В переулок ведет один выход, он закрыт, но кто знает, может быть, здесь проходной двор. Скорее всего, что так и есть. Сан-Тельмо, как и центр Лиона, можно миновать насквозь, не появляясь на улице. И у него наверняка есть ход в подвал, ход из подвала…
Заскрипел какой-то ящик, Мишель почти ожидал увидеть на газете с остатками выпечки оружие. В тусклом свете лампы переливался выцветший шелк:
– Коробочка ерунда, шкатулка… – старик успел нацепить лупу на глаз, – важно ее содержимое. Камень небольшой, но редкой чистоты. Я не советую выставлять его напоказ, – старик помолчал, – по определенным соображениям… – откинулась крышка, сверкнули разноцветные искры. Мишель даже зажмурился.
Теплое солнце грело палубу яхты, пахло кипарисами, близким морем:
– Лето тридцать девятого года. Я приехал на Лазурный Берег к Теодору и покойной Аннет, а он меня потащил на вечеринку к соседу по порту… – яхта месье Кона, главы госпиталя Ротшильдов, стояла рядом с давно погибшей на рейде Тель-Авива, тогда еще «Аннет». Холеная женская рука подняла бокал с шампанским. Мадам Сюзанна Кон рассмеялась:
– Не принято носить бриллианты днем, но я хотела показать вам кольцо, месье де Лу. По преданию, Наполеон Третий подарил его императрице Жозефине… – темноволосый, высокий мальчик в матроске встрял:
– Мама владеет исторической ценностью… – в чистом, с голубизной камне, играла радуга, – такие вещи положено дарить государству… – мадам Сюзанна ласково взъерошила волосы младшего сына:
– Вырастешь и подаришь, Жорж. Но лучше преподнеси его своей невесте… – закатив глаза, мальчик высунул язык: «Еще чего не хватало». Мишель издалека услышал голос ювелира:
– Шесть каратов, очень искусная антверпенская огранка. Судя по провенансу, кольцо из коллекции императрицы Жозефины…
Мишель не двигался с места:
– Мадам Сюзанна и одна из ее дочерей умерли в Берген-Бельзене, мать месье Кона на восьмом десятке лет убили в Аушвице. Жорж попал в клинику Менгеле, где его заразили туберкулезом, удалив лимфоузлы. Его повесили в Гамбурге с другими детьми из программы. Они содержались в Нойенгамме, там же, где сидела Лаура… – Мишель понял:
– Он знает, что месье Кон и двое его старших детей выжили. Поэтому кольцо спрятано здесь. Драгоценность никогда не выставят на аукцион, камень не увидит дневного света, как я в Антарктиде… – старик одобрительно сказал:
– Любуетесь. Вещь отличная, она принесет немалый доход при продаже… – Мишель спокойно вернул кольцо в коробочку:
– Кольцо неплохое, месье Вебер. Но я слышал о редкости, синем алмазе… – звякнул колокольчик, старик поднялся:
– Его отдавали в чистку. Я вернул его владельцу, но я могу вас связать с ним, месье Ленуар. Одну минуту, – он извинился, – здесь часто не читают вывески, а ломятся в запертые двери… – загрохотал засов, старик удивился:
– Герр Ритберг, вы неожиданно, без звонка. У меня гость, мой коллега… – Мишель ничего не успел сделать. Знакомый голос почти весело сказал:
– Сколько лет, сколько зим, месье Маляр. Не поверите, но я даже рад вас видеть.
На эмалированной газовой плите пыхтела кастрюлька с куриным бульоном. Завернув в марлю лук порей, петрушку и дольку чеснока, Шмуэль привязал пакетик к ручке посудины:
– Еще домашняя лапша, дядя Авраам… – закатав рукава рубашки, он склонился над столом, – говорите, Иосиф ходил в местную церковь… – профессор Судаков читал чилийские записи Шмуэля. Юноша сел за блокнот, вернувшись в самолет в одежде Иосифа:
– Никто ничего не заподозрил, – он раскатывал тесто, – а Иосиф купит билет на поезд. Завтра он окажется здесь, в епархиальном управлении. Но открыто встречаться нам нельзя, это опасно… – отчим рассеянно кивнул:
– Ходил. Ему надо было примелькаться в квартале, да и лишний раз послушать службу тоже неплохо, учитывая, что он теперь отец Мендес… – в туалете аэропорта Шмуэль передал брату телефоны знакомцев Рауффа в Буэнос-Айресе:
– Понятия не имею, какие имена настоящие, а какие фальшивые, – пожал он плечами, – но Ритберга он сюда не вписал. Если бы не случайная встреча на почте, я бы не узнал его адреса, то есть абонентского ящика… – дойдя до нужной страницы, отчим поднял серые, усталые глаза: