Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– У тети Клары глаза такого цвета, – вспомнил Шмуэль, – и у Сабины. Девчонка вообще смахивает на тетю Клару… – на запястье она носила массивный серебряный браслет. Шмуэль сразу понял, что перед ним арабская безделушка:
– Я видел эту Клару, – пришло ему в голову, – точно, в Старом Городе. Я еще не крестился, мы с Иосифом шли в армию… – девочка лукаво улыбалась:
– Я вас помню, святой отец, – она хихикнула, – вы тогда навещали Иерусалим, да? Папа сказал, что вы американец… – Шмуэль скрыл облегченный вздох:
– Слава Богу, я только довел ее до Храма Гроба Господня,
– Именно так. Я приезжал в паломничество. Ты повзрослела, я тебя не узнал… – она похлопала ресницами:
– Я еще расту, мне только одиннадцать… – девочка зачастила:
– Я пришла за письмом от моего друга, Адольфо. Он гостил у нас с дядей на Пасху. Ему тринадцать лет, но мы близкие приятели… – почтмейстер со значением откашлялся:
– Сеньорита Гутьеррес, существует очередь. Святой отец отправляет телеграмму… – Шмуэль отмахнулся:
– Я никуда не тороплюсь, сеньор… – служащий приосанился, – отдавайте сеньорите Гутьеррес ее весточку… – он протянул руку над стойкой:
– Тринадцать лет. Кто, в сорок седьмом году мог назвать мальчика Адольфом? Понятно кто, беглые нацисты… – голубые глаза незаметно обшарили конверт:
– Адольфо Ритберг. Ритберг фон Теттау, – он подумал о рассказах Рауффа:
– В Аргентине у него много друзей. Кольцо в чистку отдали в Буэнос-Айресе. Мы движемся в нужном направлении. Может быть, Ритберг и есть Максимилиан… – перед глазами закачалась эсэсовская фуражка, раскинул крылья серебряный орел:
– Он сам приехал в приют, Маргарита успела убежать, а нас отправили в Льеж, в гестаповскую тюрьму. Его брат, Ангел Смерти, встречал вагон с нашей группой в Аушвице. Он дал Тупице конфету, а Генрик ее выплюнул. Интересно, как выглядит этот Ритберг фон Теттау? Впрочем, мы скоро все узнаем…
Запомнив все, что требовалось, он вежливо протянул девочке конверт: «Прошу вас сеньорита Гутьеррес».
Кордоба
Девушка за стойкой кафе в углу беленого зала аэропорта Кордобы давно бросала косые взгляды на молодого человека, устроившегося под афишей голливудского хита, как стали писать даже в испанских газетах. Юноша в точности напоминал героя ленты, Бен-Гура:
– То есть Чарлтона Хестона, – поправила себя девушка, – он, кажется, тоже американец…
Кофе молодой человек заказал на бойком испанском языке, но с заметным акцентом. На соседний стул он водрузил потрепанный рюкзак из поцарапанной кожи. На лямке болтался стальной термос. Молодой человек носил синие джинсы, мятую куртку оливкового хаки и холщовые кеды. Расстегнутая на груди рубашка светила белизной. На загорелой шее сверкал медный крестик:
– Он католик, – подумала девушка, – наверное, турист. У американцев всегда много денег… – молодой человек не выглядел богачом, но вещи у него, хоть и подержанные, отличались качеством. Он шевелил губами, углубившись в местную газету, La Voz. В кармане рюкзака девушка увидела сложенную Buenos Aires Herald:
– Точно, турист. Или, может быть, он приехал изучать язык в университете… – университет Кордобы, открытый иезуитами, был старейшим в стране:
– Но тогда бы он не сидел в аэропорту, а взял бы такси и поехал в город. Или он ждет приятеля… – кусая румяный чуррос, юноша зашелестел страницами студенческой записной книжки. Динамик над стойкой захрипел, ленивый голос диспетчера сказал:
– Вниманию встречающих. Рейс из Сантьяго ожидается через четверть часа, ворота номер два… – всего в аэропорту ворот было четыре. Несмотря на начавшуюся осень, здесь, на севере, было еще тепло. Вокруг медленно крутящегося вентилятора кафе метались мухи:
– Нет, он не этого рейса ждет… – девушка помахала полотенцем, отгоняя насекомых, – он даже не обратил внимание на объявление, словно он его не услышал…
Иосиф Кардозо все отлично услышал. Получив телеграмму о букете сирени, вернувшись на безопасную квартиру в портовом районе, он сказал отчиму:
– Я туда и обратно, но в столицу я вернусь отцом Мендесом… – Шмуэль по приезду должен был появиться в епархиальном управлении:
– Тебя пошлют в монастырь, – объяснил брат, – где тебе приготовят келью. Придется ходить на службы, нести послушание с другими монахами… – Иосиф зевнул:
– Никакой разницы с армией. Если надо ходить, значит, буду ходить, и деньги собирать буду, – он подмигнул брату, – ради вящей славы Господней…
Устроившись на кованом балконе квартирки, профессор Судаков почесал седоватую голову:
– Почему ты хочешь, чтобы Шмуэль, то есть ты, поселился в пансионе? Он приедет сюда в твоей одежде, а к тебе здесь все привыкли… – Иосиф появился в Аргентине с настоящим американским паспортом, где, правда, значилось поддельное имя. Выдавая ему документ, Коротышка поднял палец:
– Комар носа не подточит. Но не стоит с этим документом ходить в американское посольство, если ты понимаешь, о чем я говорю… – начальник мелко рассмеялся. Иосиф беспокоился за паспорта отчима и дяди Мишеля, но его волнения оказались бесплодными. Барон де Лу заметил:
– Милый мой, я на войне… – он отчего-то запнулся, – нашлепал столько паспортов, что их бы хватило всему французскому Сопротивлению… – он бросил на стол две синие книжечки, – смотри, листай, сам президент де Голль не придерется к нашим бумагам… – Иосиф подозревал, что бланки паспортов дядя Мишель получил, пользуясь старыми, партизанскими связями:
– Это как с дядей Авраамом, – понял юноша, – он может поднять трубку и позвонить любому министру и самому Старику. Все правительство с ним воевало, он подписывал Декларацию Независимости…
В Буэнос-Айресе профессор Судаков ходил на рынок, варил куриный бульон и мыл полы в гулкой, просторной квартире, с высокими потолками:
– Ты живи в комнатушках, снятый за казенный счет, – фыркнул отчим, – а мы с Маляром любим удобства, мы пожилые люди. В отличие от тебя, мы здесь с приватной миссией… – Иосиф посещал квартиру почти каждый день. По договоренности с Моссадом, они разделили задания, как выражался Коротышка. Группа, поселившаяся в тесной квартирке, тоже неподалеку от порта, следила за предполагаемым Эйхманом: