Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Пушкин писал об ананасах. Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым… – у нее был старомодный, хорошо знакомый Мишелю русский акцент:
– Так говорили эмигранты, оказавшиеся в Париже после революции, – понял он, – приятели Теодора… – Мишель утвердительно заметил:
– Вы учились французскому языку у носителя… – белая щека немного зарделась:
– Не совсем. В школе мне преподавала пожилая женщина. Она навещала Париж до революции… – Мишель не сомневался, что речь идет о ссыльной. Он читал биографию Лады в фестивальном буклете:
– Бедная девочка,
– Русские, конечно, сюда приехали в сопровождении эскорта гэбистов… – делегация жила в третьеразрядном отеле, по соседству с посольством СССР, на рю Гренель, – но я член компартии, в конце концов. Я могу пригласить актрису, человека искусства, на концерт. Подозрений такой визит не вызовет… – Мишель, по крайней мере, на это надеялся.
Завтрашним вечером падчерица, как Мишель, по привычке называл Хану, пела на Монмартре, в большой, беспорядочной квартире, рядом с Мулен де ла Галетт. Резиденция была больше известна, как R-26. Хана показала Мишелю небольшую, с яркой печатью афишку. Синий квадрат резали черные буквы: «Дате». Мишель хмыкнул:
– Работа Ива Кляйна, издалека видно… – он купил монохром художника для большой гостиной на набережной Августинок, – дядя Теодор тоже ценит его холсты… – Хана вздохнула:
– Я пела в сборных концертах, но чужие песни. Здесь я впервые играю свою музыку. Это большая ответственность, дядя Мишель. Мадам Пиаф обещала приехать, – девушка повела изящной рукой, – ожидается две сотни человек из творческого мира… – поступив в парижскую консерваторию, Хана продолжала заниматься с Момо:
– Мы с Пьером придем тебя поддержать, – пообещал Мишель, – в субботу вечером можно отправиться в постель и после полуночи…
Он бывал в огромной квартире, с террасой, выходящей на ветряную мельницу, символ Монмартра:
– В апартаментах два десятка комнат, – успокоил себя Мишель, – ожидается толпа народа… – он до сих пор чувствовал себя немного неловко рядом с Момо, – тем более, она болеет, она редко задерживается на вечеринках… – отвозя или забирая Хану с занятий, он замечал, как плохо выглядит Момо:
– Она худеет, при раке так случается, – озабоченно подумал Мишель, – а ведь она моя ровесница, ей нет сорока пяти… – вдохнув прохладный аромат ландыша, он заставил себя отвести глаза от белой шеи, открытой воротником шелковой блузки. Девушка носила короткую замшевую курточку. Юбка едва прикрывала колени.
До него донесся скрипучий голос Гольдберга:
– Значит, ваша нынешняя преподавательница, тоже не носитель языка… – Лада робко кивнула:
– Мадам Саломея москвичка, она работает в университете… – на пиджаках мужчин она увидела трехцветные розетки:
– Орден Почетного Легиона, – вспомнила Лада, – у месье де Лу, то есть товарища де Лу, есть и партизанские награды. Его жена сражалась в Сопротивлении, сидела в концлагере… – она решила, что месье Эмиль, как представился приятель месье де Лу, получил орден после войны:
– Он врач, он здесь на конференции по борьбе с черной оспой… – Лада поняла, что лицо бельгийца ей знакомо:
– Точно, он похож на Хамфри Богарта… – перед ними появился кофейник, месье Жироль водрузил на стол серебряную конфетницу:
– Трюфели делала моя жена, – ресторатор подмигнул Ладе, – лучший шоколад в Париже. Надо было вам сразу сказать, мадемуазель, что вы знакомы с месье Маляром и месье Монахом. Их друзья, мои друзья… – владелец заведения отошел. Лада недоуменно посмотрела на Гольдберга:
– Месье Монах, это вы… – вблизи она еще больше напоминала покойную Цилу:
– Оставь, она девчонка, – сказал себе Эмиль, – но вообще русские могли ее сюда подослать. Они знают, что я здесь. В заседаниях комиссии участвует советская делегация… – Гольдберг не сомневался, что после расстрела русских танков в Венгрии, в его досье на Лубянке поставили очередную галочку:
– Стрелял Тупица, но кто станет разбираться? Марта настаивает, что Циона в Будапеште перебежала к русским, что именно она ранила Цилу. Она якобы встречалась в городе с фон Рабе… – Эмиль не очень верил, что фон Рабе выжил:
– Генрик и Адель сейчас в Швейцарии, – вспомнил он, – они дают частные концерты на вилле какого-то воротилы. Марта считает, что он может быть связан с бывшими нацистами… – за бывшими нацистами, по мнению Гольдберга, не надо было далеко ездить:
– Персонал СС сидит в Бонне, в министерствах Западной Германии. Хорошо, что у них не хватило наглости отправить на конференцию бывших эсэсовских врачей… – Гольдберг не смолчал бы, увидев в зале заседаний таких чиновников:
– Или они прислали ее сюда ради Мишеля… – он заметил, как приятель смотрит на русскую, – но откуда они знают, что Мишель был в нацистском плену после войны, что он присматривал за Янтарной Комнатой… – Мишель налил Ладе кофе:
– Именно он. Вы, мадемуазель, обедали с главой бельгийского Сопротивления, кавалером двух десятков орденов, и вообще, – Мишель повел рукой, – по сравнению с ним я рядовой партизан… – Гольдберг что-то пробормотал. Барон весело добавил:
– Месье Жироль, хозяин ресторана, служил сапером в Сопротивлении. Мы, мадемуазель, помним войну, но ценим и мирную жизнь. Думаю, вы не откажетесь побывать в настоящем парижском кабаре, на частном концерте… – Лада широко распахнула глаза:
– Но как? Наверное, вход только по приглашениям… – Мишель согласился:
– По ним. Однако я, как глава французской культуры… – Лада хихикнула, – могу организовать контрамарку… – Мишель рассмеялся:
– Я вас завтра украду, после фестивального просмотра. Лимузин на Монмартр не проедет… – барон щелкнул зажигалкой, – мы спустимся в метро… – они болтали о фильмах. Гольдберг нарочито спокойно пил кофе:
– Если ее подослали русские, она отлично играет. На войне у нас случались такие подсадные утки. Разговор с ними был короткий… – Эмиль напомнил себе:
– Война давно закончилась. Но осторожность не помешает, даже сейчас. В конце концов, Кепка пытался меня отравить именно после войны… – когда Лада вышла в дамскую комнату, он мимоходом сказал: