Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Икра, ветчина, салями, оливки, сыр, фрукты… – девушка подавила тошноту, – и водка с шампанским, разумеется… – из полуоткрытой двери спальни доносился храп. Высыпав в чашку гранулы американского кофе, Надя скривилась:
– Не буду подходить к плите. Слава Богу, он не требует от меня разыгрывать домашний уют… – он, правда, требовал кофе в постель:
– Но просыпается он только к полудню… – Надя взглянула на часики, – пока мне можно отдохнуть… – для всех маэстро пребывал в творческом уединении. Кремовая «Волга», тем не менее, каждый день возила музыканта на репетиции, мастер-классы и концерты.
– Иди, иди сюда… – он облизывал губы, – я тебя целый день не видел, я скучал… – от него пахло табаком и спиртным, он грубо прижимал ее к широкой кровати:
– Стой, не двигайся… – горло стискивал кожаный ремень, – ты не видела овчарок в лагерях… – сзади раздавался смешок, – собаками травили заключенных… – длинные ногти царапали ее спину, – ты тоже собака, ты моя сучка… – Надя потрясла головой. Ей хотелось вывернуться наизнанку, забыть неприятный шепоток, обжигающий ухо:
– Я поселю тебя в Крыму или на Кавказе, – пьяно обещал он, – у меня много денег, ты никогда не узнаешь нужды. Я буду к тебе прилетать, моя птичка. Советы согласятся, они на все согласятся ради меня. Я король музыки, в мире у меня нет соперников… – Наде хотелось вцепиться ему в лицо, но девушка велела себе терпеть:
– Нас записывают и фотографируют, – напоминала себе она, – думай об осторожности. В любом случае, меня скоро отсюда увезут… – визит в Академгородок обставлялся, как поездка Нади с другими участниками концерта в районные города Новосибирской области:
– Шефские концерты, – объяснила она не слушающему ее музыканту, – в Биробиджане мы тоже навещаем трудовые коллективы, колхозы… – он рассеянно повел дымящейся сигаретой:
– Да, да. Поезжай, но только возвращайся… – свободная рука поползла в вырез ее платья, – я тебя надолго никуда не отпущу… – Надя чувствовала тяжелую усталость. Девушка пила кофе, прислонившись к кухонному столу, затягиваясь «Житаном»:
– Он точно на наркотиках, – вздохнула Надя, – он принимает какое-то средство, стимулирующее работоспособность и остальное… – девушка поморщилась, – он засыпает только к рассвету. Час, два часа, три часа… – она подышала, – комитетчик, впрочем, тоже долго меня не отпускал… – ей не хотелось думать о товарище Матвееве:
– О нем я забуду… – Надя взглянула в сторону спальни, – не будет никакого ребенка, я обо всем позабочусь… – она аккуратно принимала таблетки:
– Он тоже что-то пьет, – Надя вспомнила щелчок замка на двери ванной, – с Комитета станется снабдить его наркотиками… – рядом с чайником стоял невинный на вид пузырек темного стекла с ярлычком: «Витамин С». Таблетки Наде выдал товарищ Матвеев:
– Ваше тонизирующее средство, товарищ Левина, – он тонко улыбнулся, – оно поддержит силы. Принимайте каждый день, не забывайте. Я проверю, как вы пьете препарат… – Надя не хотела рисковать его недовольством:
– Может быть, это действительно витамины… – девушка кинула таблетку в рот, – пока Комитету незачем меня травить, я им нужна… – Надя, разумеется, не знала, что пузырек, вместе с препаратом для маэстро Авербаха, приехал в Новосибирск с острова Возрождения:
– Американцы синтезировали средство пять лет назад, – сказал товарищ Ким Саше, – революционное лекарство, надежда для бесплодных
– У них много бюрократии, – объяснил ученый, – жаль, что мы не сможем наблюдать за приемом препарата. Поставьте нас в известность о результате испытания. Впрочем, – хмыкнул он, – у нормальной женщины, не страдающей бесплодием, таблетки только повысят вероятность зачатия двойни… – по мнению Саши, двойня была даже лучше, чем один ребенок:
– Моцарт не бросит свое потомство на произвол судьбы, – весело подумал Скорпион, – он захочет найти Дору, а мы ему поможем… – в Новосибирск из архивов Комитета доставили записи бесед с отцом Моцарта, Самуилом Авербахом, и его собственноручное согласие на работу для советской разведки:
– Это потом, – Саша спрятал папку в сейф, – сначала пусть Дора забеременеет и благородно исчезнет из поля зрения… – судя по циклу девушки, они вступали в самое благоприятное время:
– Доктор Эйриксен рано покинул банкет в опере, – сказал Саша на совещании, – но в Академгородке он от нас никуда не убежит. В общем, пока все идет согласно плану, товарищи… – из полутемной спальни раздался сонный голос:
– Принеси мне кофе. Я проснулся, а тебя рядом нет. Не улетай от меня, птичка… – стиснув зубы, Надя велела себе улыбнуться: «Сейчас, милый».
– Памятник основателю коммунизма, великому мыслителю Карлу Марксу, возводится на площади Свердлова в Москве… – английский язык диктора программ иностранного вещания был безукоризненным:
– В нашей студии автор монумента, известный советский скульптор Лев Кербель. После интервью с художником нас ждет встреча с делегатом открывающегося на следующей неделе XXII съезда партии, героем гражданской войны, писателем Василием Королёвым, автором знаменитой дилогии «Огненные годы». Товарищ Королёв расскажет нам о творческих планах, о новом романе, посвященном соратнику Ленина, Александру Горскому…
В окна небольшой аспирантской квартирки, выделенной Инге, били хлопья мокрого снега. Зная о камерах, которыми утыкали помещение, он вел себя осторожно:
– Меня снимают даже в ванной, – зло подумал доктор Эйриксен, – тетя Марта предупреждала, что так случится… – камеры и жучки замаскировали, однако Инге примерно представлял себе их расположение. Обследовать квартиру более пристально он не мог, не желая вызывать подозрений у комитетчиков. Иногда он даже забывал о технических средствах, как их называла тетя Марта:
– Как в тот раз, когда мне снилась Сабина, – вздохнул он, – и я потом… – Инге затянулся сигаретой:
– Ладно, они знают, что я женат. Было бы более странно, если бы я таким не занимался в разлуке с женой… – в узком пенале спаленки всегда царил сумрак, но Инге не сомневался, что в СССР давно разработали чувствительную оптику:
– Настолько чувствительную, что они могли бы прочитать всю тетрадку, дай я им такую возможность… – Инге не собирался рисковать. Тетрадка удачным образом оказалась под столом, камеры не могли ее заснять. Русские не могли сделать фотографии и сейчас. Инге держал тетрадь вне поля обзора линз фотоаппаратов или кинокамер: