Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
Расшитая бисером бретелька ее вечернего платья спустилась со стройного плеча. Шелк цвета горького шоколада облегал высокую, девичью грудь. Глаза у нее действительно оказались темными, большими, в длинных, чудных ресницах:
– Я играю на скрипке работы Гварнери… – маэстро наклонил бутылку над бокалом мадемуазель Фейгельман, Доры, – инструмент мне подарил покойный отец… – пухлые губы цвета спелых ягод выпустили серебристое колечко дыма:
– Вы так интересно рассказываете, месье Авербах… – переводчик им, в конце концов, не понадобился:
– Я увлекаюсь языками, –
– Оставьте парижский акцент, Надежда Наумовна, не употребляйте сложных слов, – сухо велел он, – вы сирота, вы росли в детдоме. Вам неоткуда было узнать тонкости английской и французской грамматик… – Наде стоило большого труда ломать язык. Едва она села за центральный стол, как доктор Эйриксен, коротко кивнув, поднялся:
– Прошу прощения, мадемуазель Фейгельман, Генрик, – вежливо попрощался он, – как я и говорил, утром меня ждет опыт. Желаю вам приятного вечера… – Надя проводила глазами рыжую голову, широкие плечи в сером пиджаке. Доктор Эйриксен был выше ее:
– Маэстро моего роста, – от шампанского ее потянуло в сон, – метр восемьдесят. Поэтому тварь, то есть товарищ Матвеев, заставила меня надеть туфли на плоской подошве… – Наде было брезгливо даже думать о комитетчике:
– Словно он змея или паук, которых Павел в детстве таскал домой из леса… – девушку пробрала дрожь, в ухе зашуршал вкрадчивый голос:
– Вы откроете бал вальсом Шостаковича. Мужчины не любят, когда девушка выше их ростом, в таких туфлях удобнее танцевать… – пела Надя на шпильках. Лаковые итальянские лодочки и вечернее платье она получила в гримерке от женщины в униформе билетерши, с повадками тюремной надзирательницы:
– Их сюда привезли из женской зоны, – мрачно подумала Надя, – проклятая сука даже в уборную за мной потащилась… – вальсировал маэстро отменно:
– В Лондоне я посещаю светские приемы, – вернувшись за стол, он потребовал у официанта шампанское, – положение обязывает… – он подмигнул Наде, – но вы тоже отлично танцуете, мадемуазель Дора. Отменная музыка… – он залпом выпил бокал, – мы с месье Шостаковичем хорошие друзья… – Надя заставила себя восторженно ахнуть. Ей хотелось выскочить из театра:
– Выбежать на площадь, поймать такси до Академгородка. Найти доктора Эйриксена, признаться ему, что все это ловушка, западня. Сказать ему, что… – девушка сцепила пальцы под крахмальной скатертью:
– И больше ничего не сказать, – горько поняла Надя, – во первых, он женат, во-вторых, он мне не поверит, да и не знает он ничего о Розе Левиной, откуда ему? В-третьих, я дойду только до фойе… – она не сомневалась, что товарищ Матвеев не шутит, – где меня перехватят, засунут в воронок, и поминай, как звали. Надо думать не только о себе, а об Ане и Павле. Их не пощадят, пойди я на такое. Я должна вести себя осторожно и здесь, и в номере. В гостинице, наверняка, все утыкано жучками…
С массивного дивана черной кожи Надя отлично видела небольшую точку в вентиляционной нише номера:
– Камера, – поняла девушка, – проклятый комитетчик сидит неподалеку и за всем следит… – Саша действительно расположился в соседнем номере:
– Пока все идет по плану… – Куколка сбросила туфли, поджав под себя ноги. Из-под тонкого шелка платья выглядывала нежная девичья коленка.
– По плану, как и было задумано… – Моцарт обошел стол, – сейчас она смутится, он будет настойчив… – Генрик принял таблетку полчаса назад, отлучившись в ванную. В голове приятно шумело, он заставил себя не расстегивать брюки:
– Сначала надо за ней поухаживать, поцеловать. Так не принято, она может испугаться… – Авербах присел на подлокотник дивана. Маленькое ухо девушки щекотали темные завитки волос. Стройная шея, открытая глубоким декольте, оказалась совсем рядом с ним:
– Она говорила, что сшила платье по выкройке из журнала, – почему-то пришло в голову Тупице, – врала, конечно. Но мне наплевать, что она подсадная утка… – Генрик думал только об одном. В Сашиных наушниках раздался сдавленный вскрик, на экране маленького телевизора взметнулись волосы Куколки. Камера в вентиляционной отдушине снимала исправно. Местный коллега, его напарник, даже привстал. Саша успокоил его:
– Все в порядке, товарищ. В случае необходимости мы вмешаемся, но агент потерпит, она понимает свою задачу… – Моцарт грубо пригнул голову девушки к расстегнутым брюкам. Длинные пальцы легли на белую шею. Куколка, задыхаясь, закашлялась:
– Надо терпеть, – пронеслось в голове у девушки, – ради Ани и Павла надо терпеть. Господи, как я их всех ненавижу… – руки давили сильнее, рвали ее волосы, он шептал что-то по-немецки. Превозмогая тошноту, Надя прошептала:
– Не надо, пожалуйста, не надо… – треснул шелк, она вдохнула запах спиртного и сигарет. Платье задралось до талии. Удерживая ее одной рукой за горло, он повалил девушку на диван. Надя закрыла глаза:
– Он на наркотиках, не случайно он ходил в ванную. Он не понимает, что делает… – беспомощно что-то пролепетав, она раздвинула ноги.
Генерал Журавлев прилетел в Новосибирск в отличном настроении.
Операция «Гром», высотный взрыв ядерного заряда на полигоне Капустин Яр, прошла успешно. Сорок килотонн оружейного плутония, доставленного в расчетную точку баллистической ракетой Р-5М, рассыпались ядовитым прахом над прикаспийскими степями. Физики в Министерстве Среднего Машиностроения использовали испытание для изучения закономерностей распространения гамма-излучения и нейтронов в условиях пониженной плотности воздуха.
На борту военного самолета, направлявшегося из Капустина Яра в аэропорт Кольцово, Михаил Иванович изучал переведенные на русский язык статьи доктора Эйриксена, с комментариями специалистов. По всему выходило, что парень, не достигнув и тридцати лет, выбился в десятку лучших молодых физиков мира:
– Его ждет Нобелевская премия, – читал Журавлев паучий почерк Дау, – еще лет через тридцать… – Михаил Иванович опустил папку: «Если ничего не случится, разумеется». Он знал о провале норвежской операции по вербовке доктора Эйриксена: