Венчание со страхом
Шрифт:
— А где он?
— Где-то под Звенигородом. Там пионерский лагерь бывший, они там свое байк-шоу готовят.
— Байк-шоу?
— Съезд. — Кораблина устало опустилась на диван. — Слет, посиделки — ну, что хотите. Я же говорю — они дети, а любимым развлечением мужчин, детей, зверей и прочих… животных являются потасовки.
— Что, они драться там, что ли, собираются?
Кораблина снова усмехнулась.
— И драки там случаются, как он мне рассказывал. И все там случается.
— Но он же приедет сюда к вам перед этим шоу?
— Я сказала, чтобы он никогда ко мне больше не приезжал.
— Ну, это ничего не значит, — отмахнулась Катя. — Света, я умоляю вас. Вот мой телефон. Как только он появится, позвоните мне. Поверьте, я должна с ним поговорить!
Кораблина, поколебавшись, взяла листок, вырванный из блокнота.
— Это ради Стасика, — сказала Катя. — Я вас очень прошу.
Кораблина молча спрятала телефон в косметичку.
— Хорошо, я вам позвоню, — пообещала она тусклым, безжизненным голосом. — Даю слово.
— Значит, красотка учительница врезалась в молодца на мотоцикле. Что ж, русский вестерн. А муж — как всегда — бандит, — задумчиво подытожил Мещерский, когда они с Кравченко вечером приехали к Кате держать совет. — О вдовы, все вы таковы!
— Она не вдова, — хмыкнул Вадим. Он сидел в кресле и листал приготовленный для Мещерского справочник по наркотикам.
—. Соломенная, дружочек, соломенная. Но это, впрочем, неважно. Важно то, что она влюблена. Это ясно как день, — Мещерский устало откинулся на спинку кресла.
Устали они все. Катя, вернувшаяся из Каменска своим ходом, может, больше других, а ей пришлось еще рассказывать приятелям как о каменских делах, так и убийствах и загадках Новоспасского.
— Смерть — такая штука, ребята, — продолжил князь. — Такая… Я с недавних пор замечаю, что она подходит к нам все ближе и ближе. Мы все время возле нее. И никогда она не является в том же самом облике, что и раньше. Убийство ребенка, убийства старух — все это вроде бы совершенно посторонние нам люди. И вот вдруг вся эта история начинает втягивать в себя и нас. Словно гигантская воронка: музей, институт; павловская дача — словно витки спирали или штрихи, наброски некой драмы, которую нам предстоит…
— Что? — спросила Катя тихо.
— Либо наблюдать, либо разыгрывать вместе с такими же, как мы, безвольными статистами, марионетками на потребу… — он указал куда-то в темное ночное окно. Голос его был печален: ни намека на то, что Мещерский действительно заинтересовался очередной загадкой. — И правильно ли мы сделали, что отвезли Витьку с ребенком туда, где орудует маньяк-детоубийца? — продолжил князь. — Туда, где такая удивительная тишь, такая безмятежная глушь, такая благополучная доперестроечная дача и где не дождешься никакой помощи?
«Вот, — подумалось Кате. — И он о том же беспокоится. А я-то с Павловым…»
— Слушай, а может, посвятить Витьку во всю эту карусель? — словно на ее мысли откликнулся
— Может, рассказать ему все? — подхватила Катя.
— А что все ты ему расскажешь? Что конкретно? — спросил Мещерский.
— Ну, про шимпанзе, про извлечение мозга, про те черепа…
Сергей прикрыл глаза рукой.
— Это все частности, Катюша.
— Ничего себе частности!
— Это все штрихи, наброски, я бы сказал — отдельные весьма эффективные детали все в той же драме, что развертывается перед нами и перед ними, — он не закончил, указав глазами на потолок к погашенной люстре. Кого вот только имел в виду? Богов? Духов? Ангелов?
— Сережка мистически настроен сегодня. Бывает. Со свежего воздуха-то, — изрек Кравченко. Отложил книгу. Поднялся. — Все, нами услышанное, конечно, весьма бредово и занимательно, но…
Катя ждала, что он закончит фразу, но Кравченко умолк так же, как и его приятель.
«Конечно, они не верят, — горько думала она. — И я бы не верила, если бы это не Никита сказал».
— Завтра я работаю в музее. Балашова специально придет, чтобы мы с ней разобрали материалы по Олдовайским находкам, — сообщил вдруг Мещерский. — Не желаете присоединиться?
— Я пойду! Я обязательно пойду с тобой! — обрадовалась Катя и тут же осеклась: «А вдруг Кораблина позвонит? Действительно, хоть разорвись. Словно кляча у двух стогов сена».
— Я с утра в офис наведаюсь, кое-что посмотреть надо, проверить, — лениво молвил Кравченко. — А то Чучело нагрянет с курорта и будет мальчикам моим абер-нахт. Но после обеда я свободен. А впрочем, не очень-то рассчитывай на девчонку и этого сопляка на мотоцикле. Сергеев что на все это говорит, а?
— Он ничего не говорит. Он бомжем занят, который признался в убийстве Стасика, хотя и не верит в его виновность. Ни вот настолечко не верит.
— Сергеев молоток. — Кравченко, давний приятель начальника Каменского розыска, не скупился на неуклюжие комплименты. — Так вот, если уж он на этих братьев Жуковых рукой махнул, значит, ничего путного в них нет. Он чувствует. Интуиция, милая моя.
— Я тоже чувствую, — упрямо возразила Катя. — Но я… я смертельно хочу пойти завтра в музей, посмотреть все снова там. Мне любопытно. И — будь что будет, — она виновато взглянула на приятелей.
Те улыбнулись.
— В одном только твой Колосов бесспорно прав, — заметил Мещерский. — Есть во всех этих событиях некая удивительная симметрия. Аллегория времени, возраста. Начало и конец жизни, замкнутый круг: старость, детство. Старик Кронос, отсекающий своим серпом крылышки Амуру…
Кравченко хмыкнул.
— Этакая законченность, завершенность действия, — продолжил Невозмутимо Мещерский. — А над всем этим…
— Что над всем этим? — поощрила его Катя. Она обожала, когда князя вело столь поэтично и туманно. Это навевало на нее и печаль, и иронию, и легкую зависть.