Венчание со страхом
Шрифт:
— Иван, я пришла к тебе за защитой.
— Чего-чего?
— Я пришла к тебе за защитой. К вам пришла! — Катя оглянулась на смыкавшееся за ее спиной кольцо. Лиц не различала — в глаза ей бил свет включенных фар. Байкеры зашумели, кто-то по-разбойничьи свистнул.
— Тихо, — его голос снова перекрыл шум. — Что-то я не понимаю тебя, куколка. Тупой, прости уж. Эй, дайте ей место! Пусть сядет!
Жуков вытолкнул вперед свой мотоцикл, откинул подпорку. Катя села боком.
— Я пришла к тебе за защитой, Иван, — повторила
— Морду, что ли, кому надо набить? — Вопрос прозвучал так, что она поняла: то, что она слыхала прежде о байкерах, — правда. И разговор этот надо вести именно так.
— У нас убит ребенок.
Предводитель Иван, Акела — бог знает, как там его звали, — достал из кармана безрукавки сигарету и зажигалку.
— Ты слышал, что в городе убит ребенок? На свалке убит? — Катя протянула руку ладонью вверх.
Поколебавшись, он отдал ей сигарету, а когда поднес зажигалку, она сломала эту сигарету пополам и бросила в пыль.
— Допустим, мы слышали. Дальше?
— Его звали Стасик Кораблин. А вот его брат, — Катя кивнула на Жукова, — звал его Зеленый. А еще Малек. И вот этот малек хотел, чтобы ты взял его к себе.
— Я?!
— Да. Он мечтал, спал и видел, чтобы его приняли в вашу стаю, чтобы покатали на мотоцикле, чтобы дали порулить. Но ему никто не дал. А потом его убили. Двадцать девять ран ножевых нанесли, выпустили всю кровь. А он был вот такой, — Катя показала рукой от земли, каким был Стасик. — Ну что, дальше? Дальше тебе?
Байкеры загалдели. Кто-то крикнул: «А мы-то тут при чем?»
— Тихо, — предводитель в третий раз усмирил всех крикунов. — Тихо, я сказал.
— А мне сказали, — Катя выпрямилась, — что ты и говорить-то со мной не станешь.
— Мы уже говорим. А почему тебе так сказали?
— Потому что вы — Свободный Народ. А Свободному Народу не черта слушать чужих. И Акела так говорит.
Предводитель медленно перекинул ногу через руль. Поднялся. Он был чуть ниже Кати. Немного — на полпальца всего.
— Пойдем, — сказал он и начал спускаться по отлогому откосу к реке.
Потом они стояли у самой воды.
— Тебя как зовут? — спросил он.
— Екатерина.
— Зря ты, Екатерина, это все…
— Что?
— Все, — он пожал плечами. — Вот это самое.
— Может быть. Наверное. — Катя смотрела на реку.
— Почему ты ко мне-то…
— Обратилась? Потому что знаю: ты — это ты. И они, твои стайники, или как там у вас, тоже это знают.
— Но мне ничего не известно. Про Зеленого. Жуки вон больше порассказать могут.
— Они не хотят. Все вы не хотите.
— Да я не знаю ничего! — Он снова полез за сигаретами, не нашел и только похлопал по карманам безрукавки.
— А мне все равно больше не к кому обращаться. Стасика нашли на свалке. Он пришел или его привезли туда. Никто не видел, что там произошло.
— Но почему ко мне? Ты меня даже не знаешь.
Катя окинула его взглядом.
— Не знаю почему. Но мне показалось, — она готовилась сказать то, что хотел, должен был хотеть услышать тот, кто вбил себе в голову, что он похож на героя «Бойцовской рыбки», и всеми силами старался не разочаровать других в этом обманчивом сходстве, — когда я услышала про Свободный Народ, я и действительно подумала…
— Что?
— Что вы — Свободный Народ.
Байкер усмехнулся.
— От этого, — он сунул руку в карман и вынул пригоршню мелочи, — да. Не могу, к сожалению, сделать красивый жест и порвать, как пижон, пополам сто баксов — нету таких денег. Но в пределах суммы… — он царским жестом швырнул мелочь в реку. — От этого дерьма я и они свободны. Точнее, пытаемся быть свободными. Но от другого — нет.
— От чего?
Он снова усмехнулся.
— Значит, ты хочешь, чтобы я тебя защищал?
— Да.
— От кого?
— От того, кто убил мальчика. И не только меня.
— Но почему я?
— Потому что ты.
Он потер подбородок.
— Между прочим, я этого пацана видел только однажды.
— Когда?
— Чиль как-то братана и его сюда привозил, давно, весной еще.
— И что было?
— Ничего. Щенок готов утопиться, чтобы укусить луну в воде, — он пожал плечами. — Я не помню его… почти не помню…
— А он тебя запомнил. Бредил тобой, хотел вместе с тобой на мотоциклах вот под этой самой луной… Ты забыл, наверное, каким ты сам был лет пятнадцать назад?
— Семнадцать. Я был пай-деточкой. Ходил в музыкальную школу, пиликал на скрипочке, зубрил уроки.
Теперь улыбнулась Катя.
— Как ты их всех держишь… В прежние времена из тебя вышел бы чудный пионервожатый. Стая… Как там все у вас начиналось? «Было семь часов знойного вечера в Сионийских горах…» Так?
Байкер звонко расхохотался.
— Не совсем. Но близко.
— А кого вы бандерлогами зовете? — полюбопытствовала Катя. — Ведь наверняка кого-то, а?
— Тех, кто в телевизоре.
— А милиция — это, по-вашему, наверное, рыжие псы Декана?
— Почти угадала.
— Ну, выходит, я — сука. Легавая или как там у вас…
Он смотрел на нее. Долго смотрел.
— Ладно, — сказал, как отрезал. — Ладно. Понял. То, что просила, — получишь. Но я не знаю. Понимаешь ты? Если это кто-то из… Ну, в общем — ладно. Наши дела — это наши дела. Я сказал, ты поняла.
— Я поняла, — покорно согласилась Катя. — Еще один вопрос можно?
— Какой?
— Почему ты всем этим занимаешься? До сих пор, в твои-то годы… мотоцикл — это даже немодно сейчас. Байкеры — немодно ведь, все прошло, «Безумный Макс» там, и вообще. Что-то другое ведь сейчас, ну я не знаю…