Вендетта
Шрифт:
— Все люди разные. Кто-то рисует, чтобы стало легче. Кто-то идёт в лес и орёт. Кто-то, да, стреляет по виртуальным акулам. Может, ему предки мозг выели, или дети, или злая учительница, или начальник, или клиенты на работе.
— Так зачем мы выедаем друг другу мозг, доводя до такой точки, что охота удавить нечто живое, чтобы успокоиться?! Ладно, когда ты прыгнула на гриб, он был картинкой с шарманкой... А эти акулы именно что живые. Их бесконечная смерть — настоящее преступление. Но всем пох.
— И что из этого следует? — сквозь нейтральный
— А почему, чтобы что-то критиковать, надо быть обязательно правильным, безгрешным и светить белыми доспехами? Я не святоша; я лгу своим близким, каждый день, и не знаю, зачем это начал, можно ж было сказать, что я не хочу ни в какую Европу и честно попросить денег на нейро, но нет, надо было начать скатывать этот ком лжи, который теперь катится по моей жизни, становится всё больше и больше, и никак не может остановиться! Я хреновый сын, хреновый друг, но по крайней мере, ложь — это не насилие над личностью. Ложь и насилие — вообще несравнимые вещи. Так что я имею такое же право критиковать происходящее, как и любой другой, — выпалил Макс.
Но, перечитав свою тираду, он спешно стёр её. Во-первых, вряд ли Рокси что-то поймёт из истории с Европой и нейро, во-вторых, признаваться в своих грешках перед девушкой, которая тебе нравится — это первый штрих креста на совместном будущем. В-третьих, в словах Рокси вовсе не было того обвинения в псевдо-безгрешности, которое почудилось Максу поначалу и так его зацепило. Поэтому парень ответил лаконичным:
— Да я же просто рассуждаю.
— Орфи, от твоих рассуждений мало толка. Хочешь — пиши письмо разрабам, собирай петицию с подписями.
— Я б собрал, но что в ней писать? Агитировать за откат ИИ? Ну так это будет убийство уже рождённого разума, который обрёл собственную, а не написанную сценаристами, память.
— Итак, к чему мы пришли?
— Пока — ни к чему...
Тренер на площадке случайно взглянул вверх, на балкон, и застыл. Макс не видел выражение его лица, скрытое шлемом, но был уверен, что игрок чем-то крайне удивлён.
Тренер взял балкон на прицел и выпустил ракету. Макс дёрнулся, но понял, что снаряд летит вовсе не в него, а куда-то над ним. «Вот параноиком стал с этой стервой», — думал он, пока взрыв от ракеты аннигилировал тросы балкона уровнем выше.
Бетонная плита свалилась на Макса: «Вы убиты игроком Лилит».
***
На точке возрождения Макс появился почему-то вместе с Каликом. Значит, респавн на «Экстерминатусе» был одинаков и для игроков, и для неписей — не считая привязанных к полосе препятствий.
— А ты здесь как оказался?
— Пока прятался по всему титану, услышал твой голос и подошёл ближе. А потом на нас свалился балкон, — ответил обезьян. — Ты ж не выдашь меня своему другу?
— Нет. И он мне не друг. Так, временный компаньон, — поморщился Макс.
— Интересные вещи ты говорил там, на балконе...
— Всего лишь размышления.
Калик помялся.
— Мне никак не вернуться домой. Ты ведь добрый игрок, может, поможешь?
Максу подумалось, что это, должно быть, карма. Раньше он клянчил у всех деньги в Юниверсуме, теперь — все просят у него, то в игре, то в жизни. Надо срочно заняться раздачей долгов. Игрок взглянул неписю в глаза, и увидел в них что-то маленькое, честное, сияющее — просто желание быть ближе к семье, пусть и электронной.
Поэтому Макс отправился опрашивать всех окрестных капитанов, не отчаливает ли кто на Цицерон, и заплатил одному — чтобы тот доставил Калика домой. Попутно он подарил Лилит ещё два фрага, но это его ничуть не бесило. Макс уже воспринимал её стрельбу, как данность, с которой можно мириться; как штормовую погоду или привычную боль в подвёрнутой ноге.
Чип и Дейл спешат на Цицерон
— Максик, это что за приколы? — спросила мама. Она только что получила от сына фотку из Мака.
— Голландский Макдак, ма! Ты ж сама просила меня отведать местной кухни и прислать пруф.
— Не придуривайся, ты же знаешь, что я имела в виду.
— Да вся их кухня — рагу в горшках и салаты. Ничего такого, что прям нигде больше не найти.
— Это правда, — признала собеседница. — А мы с папой сегодня ели свинину в листьях. Знаешь, какая вкусная? Объедение.
— Будто бы свинина — это экзотика?
— Сынуль, экзотика — это как раз листья, у нас такие не растут. Забыла, как называются. Лаолао... что-то такое... — она помолчала. — Ты б рассказал, как твои дела, как Диана.
— Диана? Нормально. Как всегда.
В трубке раздался глубокий вздох.
— Я думала, ты сам мне расскажешь, но... Я зашла в экстаграм Дианы. Подруга твоя каждый день постит фотки. А там всё места родные — проспект Становой, парк тридцатилетия А-Тэ...
Сердце Макса заколотилось в груди. Что ответить? Что Диана публикует старые фото? А вдруг что-то пойдёт вразрез и с этой версией?
— Я должен тебе кое-что сказать, — сын собрался с мыслями. — Мы с Дианой расстались.
Надо же, в кои-то веки поведал правду. Но истина всегда выглядит какой-то голой, поэтому Макс спешно добавил:
— Она почти сразу закатила скандал и уехала домой.
— А... а как же... почему ты мне сразу не сказал?
— Не хотел расстраивать.
— Да что ты! Расстраивать! Да разве ж меня такое расстроит! — после этих слов её голос стал приглушённым, будто бы она зажала юфон рукой. — Коля! Коля, неси вино, Максим бросил ту шалаву!
— Ну слава тебе, Господи, — отозвался еле слышно мужской голос.
— Если ты не хочешь, чтоб собеседник тебя слышал, можешь нажать на кнопку, желтая такая, сперечёркнутым микрофоном, — сказал Макс, на минуту ощутив себя премудрым Лео, что поучает нуба за пультом управления корвета.