Вендия 2. Незримые нити
Шрифт:
Киммериец же, в силу своих обязанностей, внимательно изучал окружавший отряд люд, высматривая опасность. Нельзя было исключать возможность того, что на Шеймасаи нападут сразу же по прибытию отряда в город.
Сам же посол подобных опасений не испытывал или же вполне натурально делал вид, что не испытывал.
Шеймасаи двигался на одинаковом расстоянии и от посланного встретить туранцев вендийского чиновника, и от начальника сотни сопровождения. По сторонам он не оглядывался, держался в седле исключительно прямо.
— Вошел в роль, — пробормотал себе под нос киммериец. Впрочем, без особого раздражения.
Для Конана тоже скоро должна была начаться новая жизнь. Если до этого времени он просто исполнял обязанности провожатого и достаточно достойно с ними справлялся, за исключением нелепой смерти Газила, то теперь ему предстояло заняться расследованием гибели бывшего посла Турана.
Царь Илдиз не ставил перед киммерийцем задачи найти убийц. Правитель Турана желал узнать, что твориться в Вендии, не нарождается ли здесь реальная угроза благополучию великого закатного соседа.
Но сам сотник видел лишь один способ разобраться в происходящем, если, в самом деле, в Айодхье происходило нечто интересное. Предстояло найти убийц посла, и уже тогда смотреть, какие ниточки от них тянутся и куда они приведут.
В первую очередь Конан хотел поговорить с вдовой посла. Царь Илдиз говорил, что именно она настаивала на том, что смерть ее мужа не случайна.
Во время одной из стоянок на пути из Турана в Вендию киммериец подошел к Шеймасаи и постарался завести с ним разговор о бывшем после и о его семействе. Нормальной беседы, как и следовало ожидать, не получилось. Туранец взъелся на Конана, указав тому, в какие именно дела солдатам дозволено совать свой нос, и с криками выставил сотника из шатра.
Киммериец и не рассчитывал, что Шеймасаи усадит его за стол, предложит вина и расскажет все, что ему известно о предшественнике. Конан знал, что посол сразу же перейдет на крик и оскорбления, но именно это сотнику и было нужно. Шеймасаи обычно был несдержан на язык и в ярости мог сказать что-нибудь и о фигуре бывшего посла, раз именно он послужил причиной его беспокойства.
Но в этот раз Конану не повезло. Ни про посла, ни про его жену Шеймасаи ничего не сказал.
Это означало то, что знакомство с Телидой предстояло начинать с нуля.
Но до этого еще следовало выдержать визит к радже.
По этикету начальник сотни сопровождения обязан был проследовать вместе с послом Турана к властителю Айодхьи. Но киммериец подозревал, что Шеймасаи может захотеть избавиться от присутствия варвара на церемонии представления. Конан в душе был не против такого положения вещей. Отвешивать поклоны и слушать долгие пустые речи у северянина большой охоты не было.
Но Шеймасаи, вопреки надеждам Конана, решил, что без сотника ему не обойтись.
Киммериец распорядился, чтобы с ним к радже проследовал десяток Масула. Руководить оставшимися солдатами в свое отсутствие он привычно поручил Хасану.
Старый десятник с вверенными ему людьми остался ждать возвращения Конана за пределами дворца. Без малого девяносто человек разместили в той части двора, где обычно проводили свои тренировки городские стражи.
Конан же с десятком Масула эскортировал посла. Солдаты на этот раз держались непосредственно за Шеймасаи. Вся сотня еще в Туране получила наставления о том, как следует себя вести во время дипломатических церемоний. Конан специально по дороге, когда им случалось останавливаться на ночлег у знатных персон, назначал то один, то другой десяток ответственным за препровождение Шеймасаи.
Так что сейчас он не сомневался, что солдаты ведут себя подобающим образом: смотрят вперед, держат шаг, к оружию не прикасаются, рта не открывают и прочее, прочее.
Сам киммериец также вынужден был следовать этим же правилам, а потому толком рассмотреть дворец раджи не получилось. Но то, что он был обставлен чрезвычайно богато, Конан уловил.
Вообще куда больше дворца сотника интересовали люди Нараина: как вооружены, как обучены, как держаться. Но бросать оценивающие взгляды на солдат другой державы в нынешней ситуации было бы наглостью. Потому лишь непосредственно во время церемонии представления друг другу посла и раджи, когда все внимание присутствующих было приковано к этим двум персонам, киммериец смог осуществить свое желание.
Церемония представления проходила в большой зале, в которой при желании смогло бы спокойно разместиться до тысячи человек. Сейчас народу в ней было меньше, и большей частью это были различные чиновники, но набралось и два десятка стражей раджи.
Вооружены они были легко. Сабли вендийцев заметно уступали в длине оружию туранцев. Плетение кольчуг также было более тонким, защиты на ногах и не было вовсе. Эти люди разительно отличались от солдат, находившихся в гарнизонах городов, которые миновала по дороге сотня Конана. Те наоборот уделяли доспехам чересчур много внимания, из-за чего казались киммерийцу излишне неповоротливыми.
Тот же человек, что командовал городским гарнизоном Айодхьи, явно отдавал себе отчет в том, что стража должна в первую очередь быть ориентирована на действия непосредственно в столице Вендии, то есть в духоте, в толчее, в путанице.
Конан решил, что ему также стоит подумать над тем, не изменить ли слегка вооружение вверенных ему людей на время пребывания в Айодхье, если позволят средства, разумеется.
Сама же церемония представления ничего особенного собой не представляла. Шеймасаи и Нараин вышли навстречу друг другу, поклонились, обменялись грамотами. После этого правитель Айодхьи и новый посол Турана обнялись и произнесли несколько негромких реплик.
Затем Нараин громко на туранском языке объявил:
— Приветствую посланца великой Туранской Империи в нашем славном городе. Слава Турану!
Те двадцать стражей, что находились в зале трижды повторили за раджой: «Слава Турану»!
Шеймасаи вновь поклонился. Посол казался Конану чрезвычайно довольным.
Улыбка же с лица раджи так и не сходила с самого начала церемонии.
Нариан был невысоким смуглым человеком. Бороду и усы он стриг довольно коротко. Их уже понемногу начала затрагивать седина, равно как и волосы правителя Айодхьи. Идеальной фигурой раджа похвастать не мог, но и чересчур полным назвать его тоже язык не поворачивался. Черты лица у Нараина были мягкими, и улыбка располагала к себе.