Венеция. Исповедь монашки
Шрифт:
– Всем бы такого менеджера в команду, – добавила восторженно Лина.
Лина всегда мечтала создать себе команду из профессионалов. Очень скромная, талантливая и работящая художница-мозаист, она могла бы добиться высот, если бы имела грамотных менеджеров. Но в её команде был муж-итальянец, который вздумал с ней развестись за полгода до нашей встречи, поэтому она и оказалась здесь: муж помогал ей получить квалификацию, с которой она сможет себя обеспечить. Потрясающе красивая, не по годам с гладкой светлой кожей, она запросто привлекала внимание мужчин на улице, но говорила, что в ближайшее время не заинтересована в отношениях. Как же она ошибалась! Через полгода, когда я поссорюсь с мужем на новогодние праздники, она будет ждать меня в Венеции в своей собственной мастерской, подаренной пожилым ухажёром Августо.
Джорджи была удивлена:
– Вы не считаете, что она говорит вздор? Что она ничего не понимает в искусстве?
Тут мне стало понятно: вот в чём дело. Когда не держишься стада, невольно вываливаешься из общественных движений. Та компашка, что осталась на ступеньках Палаццо, рьяно поддержала чьё-то категоричное оппозиционное мнение.
– Да нет, нормальный менеджер. А потом, она явно прошла жёсткий отбор на эту должность.
Джорджи сверкнула глазами и ушла.
– Не думаешь ли ты, что теперь все будут считать нас сумасшедшими, Лин?
– Ты знаешь, Тань, я столько лицемерия за свою жизнь пересмотрела, что мне, честно, всё равно. Лишь бы нас действительно чему-то научили, чтобы я смогла заработать на хлеб.
Фраза «заработать на хлеб» возвращает меня мыслями в 2008-й. Мама тогда отказывалась слушать мои хотелки про «стать журналистом» и говорила: «Сначала ты пойдёшь в банковский колледж, и потом я тебя устрою на работу. Так я буду знать, что ты сможешь заработать себе на хлеб с маслом, а то и с икрой». Мне не очень хотелось есть только хлеб с икрой, а с маслом он тем более не казался пределом мечтаний, но было что-то угрожающее в маминых доводах, и я тогда согласилась. В общем-то, мама оказалась права. В девятнадцать у меня была хорошая работа в офисе, пресловутый хлеб, который первый год я радостно спускала на развлечения, а изучив снизу доверху всю эту банковскую кухню, оплатила «хлебом» второе образование – искусствоведческое. И теперь, глядя на Лину, которая, кстати, была старше меня на двенадцать лет, думала, что мама-то была права, несмотря на то, что мы сошлись в одной точке в Венеции, но с абсолютно разными ожиданиями. Лине нужны были идеи для обретения финансовой независимости, а мне… Год назад я просто загадала пожить в Венеции несколько месяцев.
Наш учебный день делился на две части. До обеда мы слушали приглашённых гостей или лекции, а после перерыва посещали какую-нибудь арт-локацию. В тот день это была галерея известной в узких кругах женщины Донателлы Манини. Она занималась тем, что успешно продавала современное искусство за большие деньги, между делом устраивая очень громкие ужины и мероприятия для гостей. Посещение предвещало быть информативным. Я потирала ручки: сейчас нам откроют все секреты. Мы будем богаты!
Внутри нас встретила девушка, которая принялась вкратце рассказывать о галерее. Кто-то не дождался окончания вводного слова и спросил:
– А вы здесь куратор?
Девушка засмеялась и покачала головой.
– Нет, куратор в нашей галерее другая девушка, её сейчас нет на месте. Она только руководит монтажом и уезжает на другие проекты.
Мы сникли. Нам надо общаться с настоящими профессионалами. Что нам даст общение с администраторами-экскурсоводами? Кто-то удалился из зала. Девушка-гид, потеряв с нами контакт, предложила перейти к осмотру экспозиции. Все работы, представленные на стене, были сделаны из бумаги.
Моё внимание особенно привлёк нарисованный синим карандашом телефон – такими пользовались в нулевые – с большими, наклеенными сверху пластиковыми кнопками и настоящей трубкой, которая торчала из холста и лежала под стеклом.
– Сколько такой? – спросила я.
– Телефон? – задумалась девушка-администратор. – Восемь с половиной тысяч евро. Но художник – новый для галереи, совсем молодой. Цены на него пока низкие.
Все заржали.
– Купить собралась? В Москве повесишь? – заголосили коллеги.
– Нам, кураторам, надо знать всё, – я пожала плечами. – Вроде, взрослые все люди.
В центре зала стояла имитация ванны, подсвеченная крошечными неоновыми огнями по периметру чаши. Я подошла к Лине, внимавшей смыслу этой туалетной чаши.
– Они это что, серьёзно? – произнесла моя подруга-искусствовед. – За тысячи они продают неоновую ванну? Куда её вешать, то есть ставить?
– Лина, камон, ты знала, на что шла. Это контемпорари и оно не имеет отношения к твоим эталонам и кумирам из Академии.
Мы улыбнулись друг другу и вышли. На улице кто-то громко разговаривал. Маленькая Фран ругалась прокуренным голосом и отчитывала нашу девочку с Кипра – Элеонору. Элеонора появилась из ниоткуда через две недели после начала занятий и сразу обозначила свою сверхзанятость на родине: она работала архитектором и преподавателем архитектуры в Университете Никосии. На занятиях она больше спорила, чем соглашалась, и не стеснялась выражать своё несогласие со всем, что её касалось, – от программы обучения до мнения окружающих. С Элеонорой мы были добрыми приятелями. К этому времени мы с мужем суммарно пробыли на Кипре около года в его частых и долгих командировках. Мы были в курсе политической ситуации, выборов, перемены погоды, настроения переехавших сюда русских, цен на продукты и прочего. Мы здоровались за руку с президентом Николасом и знали добрую часть русских, обитавших там. Элеонора считала меня земляком, но периодически рассказывала, как местные ненавидят русских и почему.
Было странно, что Фран позволила себе такую вольность с Элеонорой. Я даже боялась, что после этого назреют контры между двумя лагерями, а опошлять Венецию конфликтом ну совсем не хотелось.
Оказалось, что выходить из галереи в середине презентации не следовало. Что ради нас большие связи поднимали. Что госпожа Манини может обидеться и больше нас не пустят смотреть на ванны. Конечно, Элеонора объяснила свою позицию относительно этой бытовой выставки, но кого волнует, что выставлено, когда были задействованы связи Авроры. Самой Авроры не было на этом посещении, всем управляла Фран, которая, видимо, хотела выглядеть очень ответственной перед итальянским руководством.
Учебный день кончился поздно. Мы с Линой не хотели проводить вечер в конвенте, да и контакт был налажен хорошо. Только мы почти не знали ничего друг о друге.
Очень близко от монастыря располагалась оживлённая набережная Ормесини. Сюда ходили, в основном, студенты и местные экспаты. Друг за другом шли рестораны и бары разной специфики, и посетители, не помещаясь внутри, выпивали чаще всего снаружи. Одним из таких мест был ресторан “Тимон”. По своей вегетарианской неопытности я до последнего думала, что он так назван в честь кабана из диснеевского мультика “Король Лев”. Небольшое расхождение в названиях меня не смущало. В “Тимоне” можно было заказать мясо и получить огромное деревянное блюдо с горой мясных кусочков и небольшим количеством овощей гриль – скорее, для красоты. Можно было также взять бокал вина и пару бутербродов и насладиться ими на пришвартованной у ресторана лодке на канале. Эта реклама работала безотказно. В лодке хотели сидеть все. Несмотря на дискомфорт, качку и то, что ноги затекали уже через десять минут такого сидения, желающих было много. Лина заказала нам два бокала белого вина, один зажаренный шарик, шпажку с оливками и креветками и кусочек булочки с измельчёнными маслинами и вяленым помидором.
Тем временем я заняла место в лодке. Когда Лина вышла из ресторана, я помахала ей:
– Сюда!
Подойдя ближе к краю, Лина остановилась:
– Я не перелезу! У меня два бокала и закуски!
Не успела она даже подумать над решением ситуации, как появились два молодых человека милой наружности и вызвались помочь. Один передал мне вино, второй взял Лину в охапку и перенёс с берега в лодку. Вечер был спасён.
– Грация, грация, – твердила Лина на итальянском.
– Смотри-ка, от мужчин отбоя нет!