Венок Альянса
Шрифт:
– Мы все время от времени принимаем то, что решено за нас другими.
– Это, конечно, верно. Но в нашей жизни эти решения не касались… подобного. И, сам знаешь, когда речь о чём-то действительно важном, решение можно оспорить. Может быть, если Мудрейшие когда-то ошиблись на её счёт, и теперь она поняла это, в этом есть смысл, хоть пока он и не понятен нам… Недавно мы именно об этом, кажется, говорили втроём с Андресом, обсуждая сейхтши. Он был прав, говоря, что этот символ не только для Минбара, для многих. «Неизвестно, что из него вырастет». Если мы будем целенаправленно поливать грибницу в каком-то месте специальным составом удобрений, вырастет такой цветок, как мы хотим. Но живое, разумное существо – не цветок, если оно, будучи удобряемо по заведённому регламенту,
Джек с минуту тупо смотрел в экран, с которого на него взирала до боли знакомая физиономия, которую, как он думал, он больше не увидит никогда.
– Кто-то говорил, что мы похожи. Кто-то из лорканцев раз спутал нас, это было уже на материке. Ну и что, я тоже их путал всё время, даром что столько вместе прошли… Что ни говори, наружность у меня тривиальная, у него тоже…
– Эти файлы рассекретили одними из последних, но и тогда по простому запросу о восстановлении родственных связей к ним не обращались. Требовалось прицельно искать именно в них, а для начала о них надо было хотя бы знать. А чтобы найти информацию о происхождении каждой из персон, нужно просмотреть файлы всех приёмников в поисках определённых кодов. Так уж вываливать всю подноготную, как видите, корпусовские не торопились. На что вообще вы надеялись, отравляясь в путь с информкристаллом с детскими фото и видео?
Джек опустил голову.
– Он сражался в этой войне вместе с нами, - проговорил он сквозь прижатые к лицу ладони, - потому что пришлось… Потому что нам всем пришлось… Потому что только вместе, все заодно, сражаясь, побеждая, мы могли надеяться на возвращение. Могли надеяться просто остаться в живых… Он вместе с нами выжил в снегах и болотах Северного континента, где повезло упасть нашему кораблю после коварного выстрела чудовищ, которые узурпировали власть на Бриме, которые обманом заманили в свою ловушку сначала Виргинию, потом капитана Ли и лорканского генерала… Он вместе с нами на захваченном корабле лагерных надсмотрщиков пересёк океан, уцелел в диком крошеве морского сражения… Он вместе с Северным сопротивлением прошёл эту войну, прошёл половину Южного континента – к столице, к последнему сражению, к победе… И умер уже после победы, отдав свою жизнь за парня, которого даже не знал. Может быть, потому, что не хотел возвращаться для суда и тюрьмы, может быть, потому, что ещё в Колодце Вечности говорил, что смерть заглянула ему в лицо… А может быть, потому… Насколько я мог судить о его настроении, состоянии, то время, пока мы шли одной дорогой… Знаете, наша одежда, в которой мы улетели, за эти месяцы окопов, сражений, холода, крови пришла в негодность, поэтому все мы по возвращении выглядели довольно странно… И вместе с устаревшей, грязной и изорванной одеждой что-то ещё сгорело в пламени тех костров. И у Виктора, кажется, было ощущение, что он живёт уже вторую жизнь… Какую-то другую, где он – совсем не он… И эта другая жизнь не могла закончиться так, как первая.
Винтари не прерывал. Сложно представить себе, что чувствует человек, получивший от судьбы ещё одну, вот такую, пощёчину.
– Я всё думал… Все эти дни и месяцы там думал - кто он, какой он, ведь они ж не дождались нас, ведь улетели, последний шанс я упустил. Да может, и хорошо - ну что я сказал бы ему? «Здравствуй, я твой брат, извини, что только сейчас, всю жизнь занимался чем угодно, только не тебя искал»? А вот теперь что бы сказал? «Хорошо, что мать не дожила, не узнала»… Жаль только, что я дожил, узнал, чего стоили все её поиски, звонки, запросы, потраченные деньги, выплаканные глаза, её вера… Что думать теперь - как же жаль, что мы не удовлетворились неточными вариантами с давно погибшими нелегалами – пусть бы не знал я точно, кто это из них? Может, и хорошо, что мне ни слова ему уже не сказать. Не нашёл бы я слов. До трёх лет его Бобом Харроу звали. А потом у него всё отняли – и имя, и свободу, и достоинство человеческое.
– Не всё до конца отняли, - покачал головой Винтари, - что-то человек, в самой тяжёлой борьбе с самим собой, бывает способен отстоять.
Джек перевёл взгляд на него.
– Вы… вы сказали, что беседовали с мисс Карнеску. Не знаю, правильно ли вас просить… Да и должна ли она прямо вас послушать… Я бы тоже хотел с нею поговорить. Она ведь была близка с ним. Видимо, это моё проклятье такое - всегда опаздывать.
– Думаю, говорить, что вы везде опоздали, неправильно, покуда вы ещё живы. Может, таким образом жизнь просто пощадила вас и его. Всё же, действительно, то, что испытывали бы вы, стоя лицом к лицу, когда узнали бы правду, мало назвать неловкостью. Не знаю, утешитесь ли вы тем, что он не умирал несчастным человеком. А ваша жизнь в любом случае не закончена с вашим поиском.
========== Часть 6. СЕЙХТШИ. Гл. 5. Об ушедших ==========
К дому Маркуса и Сьюзен Наташа Зотова шла, можно сказать, на автопилоте, глубоко погружённая в свои мысли. Да, кое-что это значит – три года выброшены из жизни… И теперь как-то нужно наверстать, уложить в голове всё то, что они, в своём безумном полёте через время, пропустили, тех людей, которых они потеряли за то время, когда, казалось, только закрыли и открыли глаза…
Больше нет президента. Понятно, что это должно было однажды случиться, но точно не сейчас, точно не так, в порядке устаревшей новости… О нём чаще говорят не «умер», а «ушёл», видимо, и те, кто живут с этой новостью месяцы, поверить и принять - не могут. Есть люди, которых немыслимо хоронить. Ни сейчас, ни через 20, 30 лет. Словно вдруг рухнула стена, которая казалась нерушимой основой, и невозможно даже представить, как жить без неё. Кто-то может представить другого президента у Альянса, другого руководителя всего, что было таким немыслимым трудом выстроено… А она, увы, пока нет.
Больше нет Сьюзен. Не в таком смысле, конечно, она жива… Но ведь и президента никто не видел мёртвым. Так что в сущности, сопоставимо - она отбыла в неведомый, далёкий мир, и вернётся ли когда-нибудь? Этого никто не обещал. И это ещё одна рухнувшая, казавшаяся незыблемой константа - то, что Сьюзен и Маркус смогли расстаться. Они были, пожалуй, лучшим образцом по-настоящему счастливой семьи. Такой, каких, кажется, на свете не бывает. Не так, как у президента и Деленн, отношения которых казались чем-то неземным, ожившей легендой, а нечто ближе, человечнее… Как подумаешь, сколько раз ещё мог расколоться и опрокинуться мир за эти три года, что ещё придётся как-то уложить в своей голове, хочется просто скрыться от всего, ничего не слышать, ничего не знать. И, кто бы что ни говорил, действительно - или она сумеет принять и понять мир новым, или уходить из анлашок, а куда, к чему… Не хочется и думать.
И поэтому, как ни немыслимо и больно, она идёт к бывшей квартире Маркуса и Сьюзен. Увидеть её без тех, кто там жил. Да, там остался Уильям… Но его она, в общем-то, тоже не знала. Это уже совсем другая семья, и перспектива увидеть живого дилгара - это уже даже не самое удивительное, в общем ряду.
Открыл, по всей видимости, именно он, Ганя. Всплывшее в сознании имя тоже резануло, не то чтоб больно, но чувствительно. Сьюзен очень редко говорила о своём брате, зато уж если говорила - это оставалось в памяти навсегда. А теперь это имя носит ребёнок с узкими вертикальными зрачками. Он довольно хорошо говорит на земном, от чего впечатление ещё более странное…
Уильяма она увидела в зале, сидящего на ковре на полу с кубиками. Судя по напряжённому, сосредоточенному лицу ребёнка, что-то у него с этими кубиками не получалось.
«Сейчас уже можно смотреть и сравнивать, на кого из них он больше похож. А вместо этого думаешь, что правы были те, кто говорил, что невозможно совместить анлашок и семью. И как об этом не думать теперь…»
– Нет, Уильям, это не дилгарские значки, - проговорил необычный ребёнок, заметив, что малыш пытается складывать слова с помощью минбарских дополнительных символов, - только похожи, не они. Дилгарских кубиков вообще нет, в природе…