Вентус
Шрифт:
– Это как раз проще всего.
– Ты сделаешь это?
Армигер снова замялся, поставил тарелку с супом на землю.
– А стоит ли?
– спросил он.
– Только не торопись, подумай сперва.
– Я устала от политических ответов на подобные вопросы, - промолвила Гала.
– И от философских тоже. Я знаю только, что мне голодно, холодно и страшно - и в этом смысле я наконец стала такой же, как большинство моих подданных. Там нет ни единого человека, - она показала на окрестности, - который не сказал бы: «Спаси меня от холода, тьмы и зверей снаружи и внутри».
– Это все, чего ты хочешь для них?
Гала повернулась к Армигеру. Он сидел, свесив руки меж колен. Его лицо ничего не выражало.
– Ты мог бы это сделать, - прошептала Гала. Он не ответил.
– Но в таком случае… Самый главный вопрос в том, чего хочешь ты сам?
Армигер долго молчал.
– Я думаю, все зависит от того, кто я такой.
– Бог 3340, о котором ты говорил… Что он хотел сделать с Вентусом?
– Вентус был для него всего лишь источником сырья, причем не слишком эффективным. Ветры тратят массу энергии на поддержание искусственной экологии - ненужная трата, как считал 3340. Первым делом он заставил бы меня отключить систему терраформирования.
– Отключить? Что это значит? Я имею в виду - что это значит для нас?
– Воздух со временем станет ядовитым; реки пересохнут, океаны насытятся тяжелыми металлами. Некоторые виды жизни, такие как плесень или бактерии, начнут буйно размножаться, другие вымрут. В конце концов здесь не останется ничего живого, поскольку 3340 хотел, чтобы механы превратили всю поверхность Вентуса в одну гигантскую машину - божественный аппарат.
– Зачем?
– Вентусу надлежало служить стартовой точкой для нападения на Архипелаг. Если бы 3340 захватил хотя бы десятую часть Архипелага, то стал бы непобедимым. Со временем он поглотил бы всю галактику.
– Но 3340 мертв.
– Да.
– И ты не станешь губить мою планету? Армигер бесстрастно посмотрел ей в глаза.
– Не стану.
– Хотела бы я тебе верить.
Армигер удивился. Впервые за долгое время на его лице отразилось хоть какое-то чувство.
– Почему ты не веришь мне?
– наконец спросил он.
– Потому что ты очень, очень зол, и я боюсь, что сам ты этого не знаешь.
Эта фраза заставила его задуматься.
– Не понимаю, о чем ты.
– Она мертва, Армигер… Ты ведь не умеешь горевать? На сей раз он немного скривился.
– Я иногда забываю, что у тебя нет в этом никакого опыта.
– Гала грустно улыбнулась.
– У меня тоже не было в первый раз; к такому никто не готов. Поэтому у нас остаются шрамы, и мои не глубже, чем у других людей. Если я хочу почтить память Меган, мне нужно усвоить преподанный ею урок. Ее оскорбило то, что я… расклеилась после нашего побега. Я думала, Меган не в состоянии понять мои чувства. Теперь до меня дошло: она знала, что я так думаю, и ее это обижало. В конце концов, она потеряла мужа, но не сдалась. Тогда мне казалось, что Меган недооценивает мою боль. Я думала, она хочет, чтобы я поскорее все забыла. После смерти матери я так и сделала - постаралась забыть. Прошло много лет, прежде чем я поняла, как ошибалась тогда. И Меган вовсе не этого хотела от меня. Она хотела, чтобы я жила с этой болью - и тем не менее не сдавалась.
– Я не такой, как вы, - сказал Армигер, не углубляясь в объяснения.
– Ты ведешь себя точно так же, как мы, - заметила Гала.
Армигер не отвечал.
– Чем раньше ты смиришься с этим, тем лучше. Ты должен принять эту боль, причем как можно скорее.
Он щурился на нее сквозь дым костра.
– Почему?
– Потому что, если ты так могуществен, как говоришь, твоя злость может уничтожить мою планету.
– Злиться способна только моя человеческая часть.
– Извини, генерал, но именно человеческая часть заставляет тебя делать то, что ты делаешь.
Он неожиданно вскочил и отошел на несколько метров.
– Послушай меня!
– приободрившись, продолжала Гала.
– Если ты уважаешь Меган, ты должен последовать ее примеру.
– И что я должен сделать?
Голос Армигера звучал безразлично, как если бы он думал о чем-то другом. Гала еле сдержала улыбку.
– Впустить их в себя - всю боль, скорбь и злость. Ты должен их почувствовать. Иначе они будут манипулировать тобой, хочешь ты того или нет.
Он что-то пробормотал. Гала в точности не расслышала, но ей почудилось, что он сказал: «Боюсь, как бы мной не начал манипулировать кое-кто другой».
Гала чувствовала себя бесконечно усталой. Ее собственное горе было достаточно свежим, у нее не осталось сил бороться с горем Армигера. Она легла на подстилку и уставилась на те несколько звездочек, которые можно было разглядеть на сумрачном небе.
– Мне страшно, - донесся ее собственный голос. Она знала, что боится не за себя.
– Джордан Масон!
– сказал Армигер.
– Я хочу, чтобы ты нашел меня сейчас.
Гала перевернулась на бок, глядя мимо костра. Армигер стоял раскинув руки в стороны. На кончиках пальцев у него мерцали лучики света. Они отрывались от пальцев, превращаясь в клубки, похожие на перекати-поле. Земля глухо зарокотала.
– Что ты делаешь?
– Я строю более сильное тело - больше органов чувств, дополнительные руки и глаза. Ветры или их слуги могут напасть на нас в любой момент. Нам нужна охрана. Я ее создаю.
Гала, задрожав, снова легла. С чем она сейчас разговаривала? С человеком? Нет… Единственный человек на этом холме - она. С таким же успехом можно говорить с камнями.
Она закрыла глаза, чтобы ничего больше сегодня не видеть и не слышать.
– Сэр!
Голос Хести донесся издали. Он был из далекого прошлого, этот голос, из времени надежд, которых Лавин уже не понимал. Настоящее представляло собой вечное страдание, и кончиться оно могло только после смерти. Ничего, кроме душевной боли, значения не имело.
Теперь он днями напролет лежал не шевелясь под балдахином. Официальная версия гласила, что в постель генерала уложило головокружение, но правда была куда проще. Сердце Лавина умерло, и он не хотел больше жить.
– Сэр!
Лавин с трудом повернул голову.