Вензель на плече Урсулы

Герц Эмма

— Это не задворки, — говорю я, — это парадный вход.

— Неважно, — отмахивает Он рукой, удивленный возражениями — не привык. — Приглашаю тебя позавтракать, обнаружил здесь неподалеку неплохое кафе. Забыл название. «Уругвай»?

— «Колумбия». — Повожу плечом, я никуда не пойду.

— Вперед. — Он разворачивается и направляется к автомобилю, я разворачиваюсь и иду в другую сторону, падает снег, и можно рассматривать тонкие кристаллы на темно-красной перчатке — подбирала к сумке, просто Джеки Кеннеди из местных.

Я иногда представляю себя Джеки Кеннеди

именно во время того полета. На мне окровавленная одежда — жакет, юбка цвета льна, чулки, светлые туфли. Пальцы, лицо, безупречная волна волос — в крови умирающего Президента, я отвергаю все предложения переодеться, умыться, отталкиваю руки обслуги с влажными салфетками и бокалами воды, я хочу, чтобы оставалось, как есть.

Иду домой, пытаясь отвлечься от утренней встречи и от ситуации вообще. Надо обдумать день рождения младшего сына, меньше двух недель осталось, он хочет в подарок «Юного химика», был в продаже набор, содержащий массу каких-то веществ, надеюсь, не взрывчатых. А вот сейчас нет такого набора. Удивительно, сколько в нашем городе юных химиков.

Еще — много работы, технические переводы характеристик станков для моторостроительного завода, технический перевод немного пугает меня тем, что я сейчас что-то недопойму, а потом слесарю Борисову оторвет руку. Поэтому я трачу на них времени много, слишком много, такой объем художественного текста сделала бы куда быстрее. Платят одинаково.

На работе сосредоточиться особо не могу, мысли несутся по кругу, как цирковые лошади, изукрашенные лентами и коренастыми наездницами.

Мы не виделись с Ним пятнадцать лет, мои волосы острижены, мои ногти заточены под другую форму, мой вес уменьшился на пять килограммов, в моем теле в разное время жили два мальчика, ежедневно я засыпаю рядом с мужчиной, утром сталкиваюсь с ним в ванной. В моем обиходе крем с лифтинговым эффектом и антицеллюлитный, я взрослая женщина.

Нет, возражаю себе, я маленькая девочка, на месте передних зубов у меня прореха, и это смешно.

Тоже мне, маленькая девочка, займись семьей, твои сыновья, твой муж, в последнее время с ним явно что-то происходит, почему вы перестали разговаривать, твои родители, за новогодние каникулы ты не была у них ни разу, твоя свекровь — ты обещала сводить ее к доктору, возьми за руку и своди, ты должна.

Да какого черта я всегда что-то должна, а кто сводит к врачу меня, голова болит, как будто в ней напалмом выжигают остатки мозга, глаза ломит от постоянного всматривания в монитор. Вдыхаю морозный воздух вместе со снежинками, они залетают ко мне в легкие и порхают там, притворяясь то птицами, то стрекозами, то бабочками, потом немного устают и ползают жирными кольчатыми гусеницами, — я бы предпочла избавиться от них.

Так вот я иду, беседую с собой, обхожу чугунные таблетки канализационных люков, на них греются спящие собаки, чей это прелестный стих: «Многим не хватает понимания — кости, попадаемые в баки, могут пригодиться для питания уличной какой-нибудь собаки. Если вы не в мусор кость выносите, а тому, кто в ней всегда нуждается, то и вам однажды все, что просите, прямо в руки, прямо с неба свалится!..»

Захожу в магазин, замираю перед витриной. Напалм с мозгом поработал хорошо, и я забыла, что мне надо купить, — ну сливки, да, а еще? Надо что-то готовить детям, мамаша, сосредоточься. Надо еды в дорогу старшему сыну, он вечером уезжает на сборы.

— Килограмм свиных сарделек, пирожки с картошкой, четыре штуки, две шоколадки «Вдохновение» и десятипроцентные сливки — великолепный продуктовый набор.

— Не бери эти сардельки, — таинственно шепчут у меня за спиной. Вздрогнув, смотрю через плечо. Николай, муж соседки Людочки. Немного смущаюсь: выкушав напитков от горя на праздновании Нового года, я отплясывала «Русскую» на лестничной площадке, при этом задорно напевала: «Ни-кол-лай-да-вай-за-ку-рим, Ни-кол-лай-да-вай-за-ку-рим!..» По-моему, он слышал. Как и весь подъезд, впрочем.

— Не бери эти сардельки, — еще тише выговаривает сосед. — Ты думаешь, что? Когда траванешься соевым говном, с тобой рядом его производитель стоять будет, в полном составе, вместе с главным бухгалтером?

Я озадаченно молчу.

— Девушка, не надо вот этого! — уже громко командует Николай продавщице в голубом фартучке с оборочками.

Девушка быстро снимает вполне привлекательные пухлые сардельки с весов и умещает обратно в гигантский холодильник.

— Ненавижу колбасу, — опять переходит на шепот Николай. Продавщица вздрагивает всем телом.

Я кладу в сумку сливки с пирожками и прочее, выходим на улицу. Уже светло. Обрывки хлопушек, петард, серпантиновая лапша и разноцветные плевки конфетти напоминают о Новом годе и новом счастье. Задрав черный хвост, невдалеке прогуливается кошка, на ней очень быстро тает снег.

— Как отработали в праздники? — интересуюсь я состоянием дел «Иноходца».

— Да в праздники-то отлично, — вздыхает Николай, — именно-именно… В Рождество у нас медсестры гуляли, целый коллектив. Такие девочки, понимаешь ли! Белые халаты, розовые пижамки!..

— Погоди, — удивляюсь я, — белые халаты? Они в униформе, что ли, праздновали?

— У них там все непросто, — объясняет Николай, поддавая носком зимних ботинок кусок льда. — Они концерт целый показывали… Из своей жизни… Переодевались в сортире. А что? У меня в сортире с полу есть можно, я подчиненным сразу объясняю, что они реально неправы, если не убирают там каждые двадцать минут… Дело не в этом. Проблемы у меня. Сейчас расскажу. Кстати…

Николай ладонью снимает снег с непокрытой головы.

— Коктейль я новый сочинил, — горделиво говорит, — из шампанского, водки и взбитых яиц… «Конь дал галоп» назвал. Красиво, по-моему.

Захожу во двор, вижу массивный черный автомобиль у подъезда. Придерживаюсь за дубленый рукав Николая, смотрю под ноги, обнаруживаю небольшую горку монет. Нагибаюсь рассмотреть: верная примета, если находишь монету, лежащую «решкой», это к счастью. Пятидесятикопейки глумливо подмигивают мне с земли сразу четырьмя орлиными головами. Чего-то такого я и ожидала.