Верь мне
Шрифт:
– Значит… – шелестит мать убито. – Я так понимаю, прекращение сотрудничества с известными нам всем организациями – не временные меры? Ты не планируешь ничего возобновлять, ведь так?
– Так, – подтверждаю и ухмыляюсь.
Мама совершает демонстративный вдох. Так же театрально выдыхает. И, наконец, поднимается со своего кресла.
– Мне срочно нужно на воздух.
Раньше я бы последовал за ней. Проводил. Проконтролировал. Позаботился, несмотря ни на что.
Сейчас же, выдерживая затяжной зрительный контакт, жму на селектор и просто отдаю указание:
– Анжела, проводите, пожалуйста, Людмилу Владимировну
Мама награждает меня взглядом полным разочарования и уходит. Я возвращаюсь к работе. Но ненадолго. Буквально час спустя Анжела оповещает о посетителе, которого нет и никогда не могло быть в моем расписании.
– Добрый день, Александр!
– Добрый, – выходя из-за стола, встречаю Полторацкого с тем же хладнокровием, что и до этого – мать. Даже некоторое изумление неспособно расшатать моего самообладания. Пожимая руку, не снимаю оппонента со зрительного прицела. – Чем обязан, Тимофей Илларионович? Что привело вас в «Вектор»?
– Исключительно любопытство, – отвечает старик и с улыбкой пересекает мой кабинет, чтобы остановиться у стеклянной стены.
Я же с прищуром наблюдаю за этим продвижением и за тем, как он замирает, бесцельно глядя на морской вид, что открывается из моего офиса.
– Меня трудно удивить, – проговаривает Полторацкий. – Но вам, Александр, должен признать, это удалось сделать уже не единожды, – поглядывает хитро, будто расколоть меня таким незамысловатым подкатом пытается. – Хороший расклад в «Векторе» разыграли. Запуск, конечно, по максимуму крутой. Рискованный. Но очень уверенный. Так могут запрягать только люди вашего возраста, – потрясывая указательным пальцем, тихо смеется старик. – Не все, безусловно. Только самые сильные. Вы на своем месте, Александр. Никто не может вам помешать. К тому же эта свадьба несколько областей связывает… Я долго думал, зачем вы это делаете, – морщит лоб, собирая там глубокие складки. Будто до сих пор мозгует над озвученным вопросом. – Вам нужен Машталер, я прав?
Я лишь приподнимаю брови. Снисходительно смотрю на того, кто явно привык разоблачать всяких-разных «элементов» покрупнее меня. Ждет, что расколюсь и я. Это, конечно, зря. Сам же должен понимать: у меня за плечами ебаная двадцатилетняя муштровка от двух таких же, если не более жестких, прокуроров.
То, что отсутствие каких-либо ярких реакций с моей стороны Полторацкого не смущает, удивления тоже не вызывает. Такие люди, как он, крайне терпеливы. Могут раскручивать тебя часами, не поднимая ни внутреннего, ни внешнего тона.
– Одного никак не пойму, – пауза столь же знакомая, как и все остальные приемы внушения. – Как вам удалось провести моих людей в Болгарии?
– Не понимаю, о чем вы.
– Вы же встречались с Христовым? Как его здоровье?
Не отвожу взгляда, хотя зрительный контакт между нами определенно затягивается.
– Не в курсе, – выдаю неизменно ровно. – Я был на отдыхе.
– Угу, угу, – издавая эти звуки, кивает и ухмыляется шире. – Полагаю, что информация относительно того подляцкого спектакля с изменой вам все же открылась. А то, что ему предшествовало?
– Не понимаю, о чем вы, – упорно повторяю я.
– Что ж… Жаль. Мы могли бы объединить силы.
Едва сдерживаюсь, чтобы не заржать.
– Я еду на три дня домой, – первое, что звучит по-настоящему неожиданно. – В Киев, – уточняет
Я торможу дыхание. Но… Прицельный выстрел прокурора уже пробивает грудь. Жгучий жар вспыхивает, словно внезапно открывшаяся язва. Нутряк заливает густой и ядовитой кровью.
Сердце на инстинктах высоту берет. На тех же инстинктах заставляет меня дышать чаще.
– Подумайте об этом предложении до моего возвращения, – бросает мне в лицо, как грязь. – Через три дня.
Дверь тихо хлопает. Я остаюсь один.
Дергаю галстук. Хватаю кислород. И все равно задыхаюсь.
Он едет к ней… К ней… К ней…
Я успешно игнорирую целый вал гребаных жизненных ситуаций. Но, как оказывается, относительно Сони был в последнее время спокоен только благодаря тому, что ее папик находился в Одессе.
А сейчас… Они встретятся и… Она с ним… Она…
Понимаю, что стремительно лечу с катушек. Понимаю, что надо тормозить. Понимаю, что сам не справлюсь.
Александр Георгиев: Мне нужно к вам на прием. Срочно.
Валерий Романович: Приезжайте.
Сначала было крайне стремно вываливать кому бы то ни было свои чувства. Но после всего случившегося в феврале у меня попросту не было иного выхода. Мы давно не виделись. Но до мая я проводил на кушетке у психотерапевта больше времени, чем где-либо еще.
– Умом я понимаю, что у нее есть полное право устраивать свою личную жизнь без меня, – изливаю душу сорок минут спустя. На мозгоправа не таращусь, ибо это всегда казалось мне некомфортным. Он и так видит меня насквозь. Сосредотачиваюсь на монотонной работе кондиционера и смотрю через стекло на территорию приусадебного участка. Там, как и в предыдущие мои сеансы, гоняет совершенно неадекватная мелкая псина. Из приема в прием тешит то, что она, походу, дебильнее меня. Если Валерий Романович терпит эту ошибку природы, выдержит и меня. Логика убойная, знаю. Но мне похрен. Я тащу все, что только способно принести мне успокоение. – Сам я не могу переключиться на другого человека и начать строить свою собственную личную жизнь. От этого возникают злость на Соню, зависть и та же отравляющая все мое гребаное нутро ревность. Я использовал все приемы, которые вы мне советовали, но я по-прежнему не могу принять факт нашего окончательного разрыва.
– Повторяйте ваши терапевтические задания, пока не будет достигнут желаемый результат. Ибо я не могу сделать работу за вас. Сколько бы вы мне не заплатили.
– Выпишите мне еще какие-то пилюли.
– Я не вижу необходимости в медикаментозной психокоррекции. Вы адекватно оцениваете действительность. Вы признаете свои проблемы. Вы над ними работаете. И вы постепенно с ними справляетесь.
Блядь… Блядь… Блядь…
Ну бред же… Бред… Ни хуя я не справляюсь!
– Две недели назад Соня поздравила меня с помолвкой, – проговариваю я вслух. – И вернула, можно сказать, последнюю связывающую нас вещь. Браслет. Я подарил его ей перед самым началом нашим отношений. И она обещала тогда беречь его всю жизнь. А потом… – обрыв дыхания. И бешеный обвал эмоций. Они сыплются, как острые камни, разрезая и забивая мне нутро. От пояса и по самую глотку. – Пришла и отдала браслет мне. Зачем? – последний вопрос звучит глухо.