Вера и власть
Шрифт:
Точно в чьем-то желудке. Человеческая техника выглядела здесь хрупкой и неуместной. Моррийон заметил, что там, где в стену входят кабели, света нет и поверхность болезненно-серая и пористая.
В задней части отсека, за церемониальным строем тарканцев, с отвратительным сосущим звуком открылся проем и вошел Эсабиан в сопровождении Барродаха. Моррийона потрясла перемена в помощнике Эсабиана: худой, изнуренный, глаза горят, как у кота, и шмыгают из стороны в сторону.
Сам Эсабиан на вид не изменился. Он остановился перед первой шеренгой тарканцев. Анарис вышел вперед и достал из рукава пешах. Эсабиан
Но тут Анарис надрезал маленьким кинжалом большой палец правой руки,
— Как я проливаю сейчас кровь нашего рода, так я пролил кровь твоего врага.
Моррийон изумленно отметил, что кровь, пролившаяся на палубу, исчезла без следа. А поворот головы Анариса позволял предположить, что от внимания наследника это тоже не ушло.
Как и от внимания Барродаха. Он уставился на то место, куда капала кровь, словно в ожидании чего-то ужасного.
Раскатистые гуттуральные звуки должарской речи продолжали звучать, и Моррийону вспомнилась церемония в причальном отсеке «Кулака Должара», когда Эсабиан поручил сыну сопровождать Панарха в ссылку.
Тогда все было совершенно по-другому.
Среди металлических переборок и машин крейсера должарский ритуал мести, палиах, выглядел весьма значительным. Здесь, в чреве Пожирателя Солнц, покинутого десять миллионов лет назад древней, необычайно могущественной расой, о которой никто почти ничего не знал, тот же ритуал порядком утратил свой смысл.
«Интересно, чувствует ли это Эсабиан», — подумал Моррийон, уверенный, что Анарис чувствует.
Внезапное движение Барродаха привлекло его внимание. Другой бори в страхе вскинул голову к потолку, где медленно надувалось что-то вроде опухоли или пузыря — слезообразный нарост, переливающийся от собственной тяжести. Моррийон знал, что тарканцы тоже это видят.
Он подумал об имиджерах, снимающих все это для передачи по гиперсвязи. Умело размещенные маскировочные сетки скрывают от зрителей истинный вид отсека — и, что бы ни случилось дальше, Барродах позаботится, чтобы ритуал в записи прошел гладко, без помех.
Эсабиан и Анарис продолжали, не обращая внимания на загадочное вздутие. Вот они переплели свои дираж'у, шнуры проклятия, связав их сложным узлом, и натянули между собой.
— Твоя месть была моей местью, — сказал Анарис тихо, но внятно для всех, — и так будет всегда.
Шнуры загудели, как натянутая струна.
В этот миг вздутие на потолке шумно лопнуло, как спелый плод, и добрых пять литров крови обрушилось на переплетенные дираж'у, вырвав их из рук отца и сына. Кровь, или чем бы там ни была эта жидкость, обрызгала одежду Эсабиана и Анариса. Шелковые шнуры на полу между ними казались внутренностями зарезанного животного.
Настало долгое молчание. Казалось, что Барродах вот-вот упадет в обморок. Моррийон сжал зубы чтобы они не стучали. От страха перед возможной реакцией должарианцев его охватила слабость.
Тогда Анарис сказал:
— Как видно, даже Ур считает справедливым наше мщение Панархии. — Он нагнулся и подобрал дираж'у. — Хороший знак для завершения твоего палиаха, — добавил он, поклонившись отцу.
Эсабиан, обнажив зубы в подобии улыбки, ответил:
— Хорошо сказано.
Моррийон почувствовал, что напряжение в рядах тарканцев слегка ослабло, хотя никто из них не сдвинулся даже на миллиметр. Импровизация Анариса превратила катастрофу если не в триумф, то хотя бы в знак, не предвещающий несчастья.
Но когда отец и сын вместе вышли из отсека, чему предшествовал жуткий всасывающий звук урианского эквивалента двери, Моррийон спросил себя, что же предвещает этот знак в самом деле.
И чью предвещает кровь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Имиджер висел примерно в километре над одной из оконечностей гибнущего синка. Внизу под крючковатыми облаками повитая дымкой густая зелень леса, загибаясь на обоих концах, переходила в зеленоватое небо и таяла в свете солнечных рассеивателей. На переднем плане метались с протестующими криками красно-черные птицы, а в шестидесяти градусах против вращения за туманом пряталась смертельная рана, нанесенная синку снарядом с рифтерского корвета.
В кают-компании рифтерского эсминца «Шиавона» стояла полная тишина. Офицеры и компаньоны Лохиэль следили за развитием трагедии на экране. Лохиэль посмотрела на них, и отчаяние, не утихавшее с момента получения известия от Хрима, охватило ее с новой силой. На некоторых лицах читался шок, но их было не так уж много. А келли, имевшие три голоса, и вовсе не поддавались разгадке.
Голос комментатора прервал ее мысли:
— Эти рифтеры под командой известного головореза Хрима Беспощадного целили точно. Их снаряд пробил в синке 150-метровую дыру, которую в обычных условиях можно было бы залатать, прежде чем парциальное давление кислорода снизилось до летального уровня. Но снаряд повредил также и критическую группу клапанов в гидростабилизаторах, открыв главный сток из озера и лишив возможности восстановить динамическую стабильность.
В кадре появился сам комментатор — его лицо застыло от ужаса, и он плохо владел своими эмоциями.
— Несмотря на то что население синка, в соответствии с ортодоксальными тельхардийскими верованиями семьи Озман, было небольшим, власти не смогли эвакуировать всех жителей до начала хаотического вращения, когда центральная ось устремилась к более стабильной поперечной ориентации.
Кадр снова сменился, и все зрители затаили дыхание: то, что показывал экран, утратило всякое сходство с интерьером космического поселения. Клочья воды, земли, органической материи хаотически крутились в тусклом свете рассеивателей.
Синк вышел из-под контроля.
— Леди Витесса Озман отказалась эвакуироваться, отдав свое место на семейной яхте ребенку из поселка при резиденции. Из жителей онейла остались в живых меньше четырех тысяч человек.
Конец не заставил себя ждать. Яркая дымка затянула экран: синк, растянувшийся сверх всякой меры, лопнул, и его атмосфера улетела в космос. Имиджер показал святящееся кольцо уцелевших поселений Малахронта и обломки бывшего синка Озманов: они медленно вытягивались в космический риф, не скрывающий драконовских очертаний рифтерского эсминца, нанесшего роковой удар.