Шрифт:
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я просыпаюсь от видений. Это происходит каждый рассвет. Если глоток солнца утоляет мою сухость во рту, и мой желтый язык сам начинает двигаться и шептать: «Дотянись до воды, дотянись», – значит, день будет хорошим. Я, конечно, дотягиваюсь. Странно, что я помню, куда я ее поставил с вечера. Мог бы не помнить вообще ничего…
Вода дает какую-то силу. Я не успеваю за ощущениями, но мысль, после 10-ти глотков, начинает работать в каком-то правильном русле. Уже она мне говорит: «Вставай, ставь чайник, отжимайся, приседай, умывайся, молись» … Зачем мне молиться? Зачем я делаю это ежедневно, уже в течение многих лет? Пяти? Шести? Нет, семи. Или больше… Тридцати? Что изменилось, хотя бы за пять
…На турбазе было столько людей… Как на рынке. Их всегда там было много. Турбаза стояла на перекрестке 4-х дорог. Вокруг были горы, горы… А впереди… Я сразу разглядел это цветное распятие, метров за 200 от меня. Мой детский астигматизм давал мне возможность видеть дальше, чем многие. Церковь была такой большой… А я маленький. Я был меньше церкви, меньше железной ограды, к которой подошел. Но я был выше кучи цыган, сидящих перед церковью на своих тюках и мешках. Я вцепился кулаками в ограду и смотрел на распятие Спасителя. Сколько я бы там простоял? Даже сейчас я думаю, что долго. Очень долго. Пописал бы в стороне и снова пришел смотреть на Распятие. Были ли тогда у меня какие-то мысли? Были. Что это красиво и очень мне нужно. «Лёша, Лёша!» Эти крики тогда оторвали меня от ограды. Мама подняла полтурбазы в поисках пропавшего 9-летнего Лёши. Я повернулся на крики. Я помню, что меня не волновало в тот момент, ударит она меня, как обычно в таких случаях, или нет. Меня волновало Распятие. И я знаю точно, что когда она меня увела оттуда, это стало каким-то первым запретом на то, что мне было очень нужно. Еще я помню нескольких мужиков в синих спортивных костюмах: одного с бородой, и еще двух молодых. Ну, в смысле без бород. Не всем же им бороды носить, наверное. Тому шла борода. Очень. Мой папа иногда носил бороду. А усы у него были всегда. Они с мамой в этот год развелись, когда мне исполнилось 9. И Спаситель был очень мне нужен. И вообще, я хотел внутрь, в церковь. Но меня уже уводили к турбазе. Там мы снимем квартиру, даже полдома. И оттуда будем ходить в походы на разные горы и водопады, бесконечно бегать от змей, а потом, не боясь их, ходить спокойно и внимательно, на те же горы, водопады… Ходить к источнику из земли с холоднющей водой с газами, такой вкусной, как кумыс. Я вспомнил! Я видел лицо Спасителя. Точно такое же, как в этой церкви, в самом центре Карпат, городе Рахове: Это было под Евпаторией, года за три до этого, когда меня бесконечно лечили от астмы тем самым кумысом. Он тогда был везде. Я тогда, задыхаясь, удалился в свою первую кому, меня еле спасли. Я тогда и видел это лицо…
1
Аламат поднял руку и направил взгляд на дерево. Крона не шелохнулась. «Трудно ли быть Монстром?» Крона слегка шевельнулась. «Трудно ли быть Монстром?» Северо-западный поток ветра понесся с горы за его спиной. Аламат широко
2
– Ерунда это все, Корень… Эксперты не могли так ошибиться.
Южин затянулся глубоко и правдиво. Сигарный дым вошел в легкие, обдавая внутренности приятным теплом.
– Ты ж пробуешь.
Корень пристально смотрел на бокал с вином.
– Ну да, пробую…
Южин перевел взгляд с дерева за окном, переломанного ночным ураганом на бокал.
– Когда там это было?
Корень взял в руки бутылку.
– 1101-й год.
Дым медленно, вместе со словами выходил из гортани, делая бокал с вином мутноватым. Южин поводил рукой по воздуху, рассеивая остатки дыма.
– Можно, конечно всю партию перепробовать, а потом закрыть пробки снова. Мол, так и было.
Корень перевел взгляд на дерево за окном.
– Эк его перекосило…
– Его переломило, Корень. В двух местах, заметь.
– Ну да…
Корень качнул ногой и посмотрел сквозь дерево вдаль.
– А можно еще туда поехать и наказать всех.
– А еще можно помолчать.
Южин положил сигару в пепельницу. Дым рисовал на воздухе причудливые знаки. Его струйка слегка расходилась в разные стороны, наполняя комнату ароматом «Долорес».
– Но ведь оно не кислое. Просто плохое.
Корень перестал качать ногой.
– Сто пудов плохое.
Южин снова взглянул на бокал.
– Двести сорок бутылок прославленного, но плохого вина. Сколько там до аукциона?
– Неделя.
– Неделя…
Южин посмотрел на Корня. Сколько раз этот взгляд помогал Корню выжить? Десять? Одиннадцать? Неведомая Сила вновь наполнила его тело. Южин улыбнулся.
– Теплеет?
– Как всегда, Саня.
– Давай решать.
– Сань, это ж деньги какие. Каждая бутылка не меньше, чем за сто тысяч уйдет!
– Больше, Корень. Однозначно больше. Но оно плохое. И нереально же подделать-то было!
– Смеешься? Кому подделать? Археологам? По совместимости. Себе натурал-продукт забрать, а нам это подкинуть. У них бы мозгов не хватило.
– Если только…
Корень посмотрел на Южина.
– Если только?..
– Оно таким и должно быть.
Пауза слилась с зависшим по всей комнате «Хилтона» дымом. Ветер за окном шелестел в листве разломанного дерева. Корень хохотал громко и заливисто.
– Сань… Ну ты даешь…
– Ну, да.
Южин вновь посмотрел на Корня.
– И скорее всего – это так и есть…
Новая пауза провисела с минуту.
– Я не понял…
Корень стал поглаживать подбородок.
– Мысль проста и гениальна.
Южин присел на край стеклянного стола рядом с бокалом.
– Это вино сделали для сектантов.
Корень улыбнулся.
– Монахи, очевидно.
Корень тупо посмотрел на Южина.
– А чего яду не подсыпали? Они ж ненавидели сектантов. В том-то году!
– Ты полагаешь, не подсыпали?
Южин провел указательным пальцем по бокалу. Корня замкнуло так, что он стал напевать «Скорпионс».
– Но… Ты же… Сань… Живой…
– А это другого рода яд.
– Женского?
Южин улыбнулся мягко и проникновенно.
– Он другого действия.
– Ты что-то чувствуешь, Сань?
Корня поразили слова Южина. «Только этого нам не хватало». Корень достал сигарету.
– Са-ань!
– Я не пойму, Корень. Но это не отрава. Эксперты бы уже скончались.
Зажигалка слегка подергивалась в руках Корня.
– Неотравленный яд?
Огонек прыгнул в воздухе и дал жизнь сигарете. Порыв ветра за окном сильно ударил в рамы.
– Ты слышал про «Чандрас»?
– Да.
Корень затянулся нервно и многоразово.
– Но это же миф, Саня…
– Миф, конечно, с одной стороны…
Южин поднес бокал ко рту.
– Сань…
– Я знаю.
Глоток осушил бокал до дна. Южин выдохнул.
– Вот мы и проверим, с какой стороны это миф, а с какой быль.