Вербы пробуждаются зимой(Роман)
Шрифт:
— Так говорите, ваше священство, — начал Замков, — от супостата пострадавшие?
— Истинный Христос, — мотнул рукавом по лицу Денисий. — Такое пережито! Такое видано! Не доведи господь.
Замков укоряюще покачал головой.
— Ай-я-яй, святейший! Что ж вы не убереглись? С вами же бог. На вас крест. Куда же ваш всевышний глядел, когда немцы палили церкви, жгли детей? Выходит, что бога-то нет. Тю-тю. Все это миф.
— Истинно, сын мой! Истина глаголет вашими устами. Нет бога в небеси. А был бы, не допустил бы страданий людских.
— Вот
— А уж не знаю. Иду, куды очи зрят. Храм спалили. Да и что с него!
— Документики какие есть?
— Свят бог, — вздрогнул поп. — Какие же документы? Яко наг остался. Есть только письмишко от солдата. Он меня из заточенья вызволял. Как вывел, тут же враз и написал. Езжайте, гуторит, батюшка, к нам, в Рязань. В колхозе люди нужны.
— А ну-ка, покажите, что он вам написал.
— Пожалте…
Замков бегло прочитал записку и, не показав ее своим напарникам, торжественно вернул отцу Денисию. Потом вышел из-за стола, щелкнул каблуками и подал руку.
— Желаю здравствовать, отец Денисий! Направляйте дальше свои стопы.
Вместе с воинами-победителями возвращался на родину старший инструктор по кадрам полковник Дворнягин. Неделю провел он на фронте в армии Коростелева, штурмовавшей. Берлин, и теперь, выполнив все поручения, ехал в штабном эшелоне в Москву.
Настроение у него было преотличное. Еще бы! Ехал в войска со значком ПВХО, а возвращался с орденом. А это уже иное дело, С такой наградой не стыдно и на службе появляться. Теперь-то уже никто не скажет «тыловик», не ухмыльнется ехидно, глянув на довоенный значок. А как встретит Асенька из машбюро? Сделает, наверное, удивленные глазки и воскликнет: «Ой, Лукьян Семеныч! У вас орден!» И перед начальством поднимется авторитет. А как же! В боях за Берлин отличился. Оно, если в сущности разобраться, никакого отличия и не было. Ехал в обозе — и только. А командир дивизии, добрейший, по всему, человек, оценил. Видать, само присутствие представителя из Москвы было для него очень важно.
Надо бы спать. За окном давно уже чернела ночь, но Дворнягин, лежа на нижней полке, все думал и думал. Наплывали приятные воспоминания то о сытных завтраках у командира дивизии, то о тайных свиданиях с Асей в глухих переулках Москвы, то вдруг показалось, что кто-то тащит чемоданы из купе. Испуганно глянул вниз. Нет, все в порядке. Солдат, выделенный для сопровождения, как и было приказано, спал на полу, разметав руки и ноги по чемоданам.
Дворнягин потянул чемодан. Солдат что-то пробормотал во сне, причмокнул губами и, не проснувшись, затих.
«Этак можно и без чемоданов остаться», — подумал Дворнягин и встал.
— Солдат!
— Что? А! — вскочил парень.
— Крепко спишь. Вот что.
— Извините. Умаялся. Целый день грузились.
— Умаялся!
— А вы?
— А я на полу. Жарко тут, — приврал Дворнягин. — И что-то кусает.
Гнездился Лукьян Семенович долго. Сначала снял с верхней полки медную люстру и привязал ее куском провода к вентилятору. Потом слез и разложил на полу три самых больших чемодана. Два обитых железными обручами поставил по бокам. Кожаный саквояж с хрусталем втиснул у изголовья. И только после этого разостлал шинель и лег.
Уснул он уже на рассвете, когда заалело небо и в окно потянуло туманной прохладой. Но спать долго не пришлось. Резкий толчок разбудил его. Эшелон остановился. Под окнами послышались детские крики:
— Дяденьки! Дяденьки! Дайте хлебца.
— Солдатики, помогите!
Дворнягин сбросил с себя чью-то солдатскую шинель и начал ошалело считать чемоданы.
— Один, два, три, четыре. Пять… А где шестой? Где люстра? Медная люстра? Сперли. Сперли, черт побери!
Холодный пот прошиб его. Сердце заколотилось в злобе. Он схватил спящего солдата за сапог, тряхнул его.
— Эй, раззява!
Солдат вскочил, продрал глаза. Еще не понимая, в чем дело, что случилось, вытянулся перед разгневанным полковником.
— Где люстра? Саквояж? — затряс кулаками Дворнягин.
— Какая люстра?
— Моя. Люстра моя. И саквояж. Куда дел? Застрелю!
Из служебного купе вышел пожилой санитар.
— Извините, товарищ полковник, — сказал он, держа руку у обрыжелой шапки. — Все цело. Саквояжик я убрал, чтоб стекло не звенело, вам спать не мешало. А люстру снял. Качалась сильно. Могла сорваться.
Дворнягин вытер ладонью лоб.
— Чтоб вам… Глядеть надо, товарищ рядовой.
— Да их и так никто не возьмет, — ответил солдат.
— Не возьмет. Вон сколько попрошаек под окнами ходит.
В вагон, запыхавшись, вбежал знакомый посыльный командарма.
— Товарищ полковник! Хозяин приглашает на завтрак вас.
Дворнягин одернул китель.
— Скажите, сейчас приду. Только умоюсь. — А сам подумал: «Вот как. Сам командующий со мной считается, не может позавтракать без меня. Видать, понимает толк в инструкторах. Да что инструктор. Я бы теперь инспектором потянул, а то и начальником отдела… А почему бы нет? Разве Сизов-Черкезов умнее меня? Нисколько. Только и ума, что квадратная голова».
Подошел с мылом и полотенцем в руках санитар. Дворнягин выглянул в окно и, увидев, что поезд стоит на какой-то большой станции, с досадой сказал:
— Поздно. У командарма умоюсь…
Командарм Коростелев и член Военного совета Бугров за стол еще не садились. Одетые до форме, но без головных уборов, они стояли у раскрытого окна, курили и о чем-то разговаривали между собой.
Дворнягин поздоровался с обоими. Командарма назвал по воинскому званию, члена Военного совета, равного в звании, по-свойски — Матвей Иванович.