Верещагин (Кончерто гроссо)
Шрифт:
На эскалаторе снова вспомнила: Верещагин, надо же. Потом, в суете, я и думать о нем забыла, а сейчас вернулась к этой странной детали дня, которой никому в мире не могла бы объяснить, кроме одного-единственного человека. Зато он наверняка понял бы и не стал крутить пальцем у виска. Жди, вспомнила я вдруг, всматривайся в знаки, тебе всё покажут.
Когда Доктор открыл мне дверь, я с порога сказала ему:
– Знаешь, я согласна.
Он засмеялся, и я не сразу заметила, что он прикрывает лицо рукой.
– Чего ты смеешься? Я о новой работе! – в это время я ставила сумку на тумбочку и снимала сапоги. Потом оглянулась. Доктор по-прежнему закрывал рот ладонью.
– Милая, не смотри на меня пока, а?
– Да что это еще такое? – я отвела его руку от лица.
Доктор был прав: лучше бы мне не смотреть. На месте губ было что-то бесформенное, отекшее, со следами крови.
– Я же тебе говорил, не смотри… Да успокойся ты, ничего особенного!
Он еще пробовал улыбаться, но выглядел при этом диковато.
– Где ты так? Упал? Разбился? Поехали в больницу, скорее.
Доктор опять засмеялся:
– Какая еще больница? Я продезинфицировал. Само заживет. Ну, разве что шрамик на губе останется. На память – как меня били за тебя. Чем не знак отличия?
Я думала, что ослышалась. Как это – били?
– Кто?
– Похоже, муж твой.
Математик? Я и думать о нем забыла.
– Нет у меня никакого мужа. Мы развелись. И вообще, он не может драться, это исключено!
– Еще как может. Ждал меня во дворе, подошел, еще спросил вежливо – вы такой-то? – поправил очки и набросился. Бил и повторял: это тебе за нее. За тебя то есть.
О господи.
– И что ты?
– Ничего. Стоял. Пытался заслоняться. Как видишь, получилось не очень, – он опять попробовал улыбнуться. – В общем, стою как дурак да еще и говорю ему: успокойтесь, успокойтесь… Потом к нам от подъезда кто-то пошел, он увидел и убежал.
Нет, Доктору определенно было весело. Меня это даже разозлило: чему тут радоваться? Я так и спросила.
– А что, собственно, траур устраивать? – Доктор стер платком сукровицу, которая стекала по подбородку. – Лучше повтори мне, что ты согласна.
Я обняла его – так крепко, как могла, но и так, чтобы не задеть разбитое лицо.
– Говорю же тебе, это я про новую работу.
– Но ведь на это ты тоже согласна. Он не задавал вопроса, поэтому мне не пришлось отвечать. Все и так было ясно. Пальцем у виска крутили мои коллеги из телецентра:
– Слушай, ты ненормальная, какой еще чердак? Да их хватит на три месяца, а потом у них все рухнет, и тебе придется возвращаться. Обратно, конечно, возьмут, если вакансии будут, но зачем тебе это надо? Еще бы денег дали в два раза больше…
Денег давали больше, но не в два раза, это точно. Что я могла им сказать? Что я за один день прикипела к этому прокуренному чердаку? Что там для меня полно работы? Что я вижу за ним фантастическое будущее? Что там работает человек по фамилии Верещагин? Лучше было промолчать, а то добрые коллеги могли и санитаров вызвать.
В общем, я уволилась в три дня. В отделе кадров с меня взяли обещание, что я вернусь сюда и только сюда, как только «на их чердаке все рухнет», и я пошла собирать вещи: несколько книг, словарей, какие-то распечатки…
Вот в этот момент и позвонил Профессор. Я была рада ему, правда. Прислушалась к себе: да-да, именно так, никакой боли, на ее месте возник тихий теплый свет. Поэтому мне было совсем не трудно отвечать ему:
– Да, все хорошо, конечно.
Мне казалось, и он должен быть рад тому, что у меня все хорошо.
– Родной мой, – сказал он вдруг, – может, ты согласишься встретиться со мной? Я приеду к тебе, когда скажешь.
– Профессор, дорогой, – я даже улыбнулась, – я как раз хотела сказать, что звонить по этому телефону со следующей недели не надо. Я ухожу, меняю работу.
– Тем более давай увидимся, – мне казалось, что он говорит с другого континента, так он был сейчас далеко от меня нынешней. – Расскажешь, что у тебя происходит.
– Я не смогу, Профессор. Я выхожу замуж.
Он замолчал. С того конца трубки как будто волна прошла, еще немного – и она сбила бы меня с ног. Но я успела отскочить.
– Кто? – все-таки спросил он после молчания.
– Ты его знаешь. Это Доктор, твой Доктор.
В трубке на несколько секунд образовался провал.
– Умнее ты ничего не могла придумать…
И гудки.
Я постояла несколько минут у стола с телефоном – вдруг он еще перезвонит, – а потом поняла, что нет, не перезвонит, и пошла к выходу.
Часть VIII. Кода
В тот день у меня был долгожданный выходной, и я еще накануне решила, что потрачу часа два на шкаф – самый большой в квартире, зеркальный, с антресолями. В такие шкафы вещи складывают без всякой надежды достать их потом оттуда. Я представила себе эти коробки, свертки, сумки, шарфы, чемоданы и заранее начала тосковать. Надо было бы, конечно, дождаться своих и заставить их разбирать это барахло вместе со мной, но дочь была в школе, а потом собиралась уйти к подружке до самого вечера (я надеялась, что это все-таки подружка), а у Доктора после работы намечался частный пациент.
Мне же срочно нужен был этот шкаф: мой экранный гардероб стремительно пополнялся, нужно было вешать и складывать куда-то костюмы для съемок. Я как могла оттянула начало битвы со шкафом: выпила кофе, просмотрела новости, ответила на пару писем, а потом все-таки приставила лестницу к шкафу. Начнем.
С верхней ступеньки я приметила несколько старых сумок, которые можно было бы вынести на помойку даже не разбирая. Это были сумки Доктора – те, с которыми он когда-то, много лет назад, переезжал с одной съемной квартиры на другую и которые он привез сюда, в наш общий дом, когда он у нас наконец появился. Я в них и не заглядывала особо: как-то расстегнула молнию, увидела там старые рубашки, свитеры и малодушно решила, что это когда-нибудь потом, когда будет время. Доктор выбрасывать вещи вообще не любил: