Веретено
Шрифт:
– Никто не ждёт! – и постаралась не заплакать.
– Не спорь, милая, – и выпустила в меня дым, как паровоз.
Я спорить не стала, вышла на мороз, походила вокруг автобусной станции, надеясь, что автобус придёт по расписанию. Замёрзла и зашла снова погреться.
Старуха сидела в той же позе и задумчиво пускала дым в потолок. Я закашлялась, но на мороз возвращаться не стала.
– Слушай бабушку, – она уставилась на меня своими чёрными, но какими–то водянистыми глазами продолжая со мной беседу, словно я и не выходила на улицу, – она ждёт тебя, не уходит.
На
Автобус, старенький ПАЗик, стоял с закрытыми дверями. Все окна, были покрыты инеем. Не видно, есть ли там пассажиры и водитель. После общения со старухой, в голове всё слегка покачивалось и кружилось, и вполне могло статься, что автобус приехал сам по себе, без водителя, совершенно пустой, или, вообще, мне привиделся.
Но пока я размышляла о наполнении автобуса, из-за него показался парень, с таким же плоским лицом как у кассирши, в меховой жилетке. Похлопывая себя руками по предплечьям и поёживаясь, он яростно пинал по колёсам автобуса.
– Едешь? – строго спросил меня.
– Да, – я протянула ему билет. – До города.
Он, не посмотрев на билет, сунул его в карман, и обежав автобус, запрыгнул на водительское место. Дверь открылась, на меня дохнуло теплом. Я не стала дожидаться приглашения, прошла внутрь салона. В автобусе почти никого не было. Две старушки в малахаях, очень похожие на кассиршу и растрёпанная девчонка. Она с интересом посмотрела на меня.
Я кинула рюкзак на сидение и устроилась подальше от старушек и девчонки. Разговаривать совсем не хотелось. Хватила сумасшедшей кассирши с тряпочными завязками на косах.
Девчонка всю дорогу пыталась со мной разговаривать. Она ехала в город впервые, волновалась и старалась узнать о городе всё, чтобы не опростоволоситься. Когда я призналась ей, что сама из деревни, но не сказала, что пять лет училась в университете, чтобы опять уехать в глушь, она расстроилась и отстала от меня. Старушки всю дорогу болтали и не обращая внимания на нас. Но потом, проголодались, открыли свои сумки, заполнив весь ПАЗик запахами еды. Разложили продукты на сидении напротив, накрыв его старенькой скатёркой, ехали, видно, не впервые и подготовились со всем старанием. Потом одна, кряхтя и переваливаясь, вылезла и подошла к водителю.
– Сынок, пойдём, покушаем, – старушка похлопала его по плечу.
Парень только этого и ждал. Видимо, тоже, не первый раз ехал с бабушками. Остановил автобус, не глуша двигателя, в морозы в наших краях технику вообще не выключают, гоняют сутками, выскочил из кабины. Все знают: если заглох – то замёрз, наверняка.
Потом бабушка пригласила меня и девчонку. Я поупиралась, но старушка отказов не слышала просто взяла меня за руку, как маленькую и привела. Рука у неё была сухая и морщинистая, как у моей бабушки. И я не смогла отказаться. Старалась не плакать, хлюпая носом. На кожаном растрескавшемся сидении старушки разложили стряпню, картошку и курицу. Еды было приготовлено на роту голодных солдат. На улице быстро темнело, под потолком горела тусклая лампочка, печка грела и было даже уютно в старом ПАЗике.
Бабушки ехали к внукам в город. Они показали всем истрёпанные фотографии внуков, тыкая пальцами в малышей и ребят постарше, и рассказывали. Эта процедура проходила, видимо, тоже постоянно, потому что водитель знал, кого и как звать и с любопытством спрашивал. Особенно интересовался внучкой одной из старушек. Она хитро улыбнулась и погрозила ему пальцем.
– Мала ещё женихаться! – строго сказала бабушка и спрятала фотографии.
– Пятнадцать! – не сдавался водитель. – Ты сама то, анеква, во сколько лет замуж вышла?
– Какая я тебе бабушка! – усмехнулась старушка. – Бабушкой я тебе буду, когда ты на моей внучке женишься! – она вздохнула и похлопала его по руке. – Не грусти парень! Поехали уже, а то скоро лопнешь от моих булок!
Водитель нахмурился и пошёл в кабину. Старушки, складывая пирожки и булки, вздыхали, какая нетерпеливая молодёжь пошла! Всё и сразу давай!
– Ты не печалься, – сказала одна из бабушек, и вручила мне пакет с едой. – Тебе долго ехать ещё, бери, бери!
Я отказываться не стала. Засунула пирожки и булки в рюкзак, ехать мне ещё долго. Ночью приедем в город, там бы на проходящий до Перми. А из Перми электричкой до Розепино. А там, там лучше не думать.
В поезд я села ночью. Тихо пробралась по плацкарту, между свисающих простынёй и торчащих ног до своего места. Напротив меня спала маленькая старушка. Как сговорились. Всю дорогу бабушки. От этого плакать ещё больше хочется. Я села, уткнулась носом в прохладное окно и смотрела, пока не слиплись глаза на мелькавшие за окном станции, столбы и сугробы. Потом забралась под влажную простыню и заснула.
Утром проснулась от взгляда. Бабушка сидела напротив и непрерывно смотрела на меня.
– Проснулась! – обрадовалась она. – Давай, завтракать пора.
Она засуетилась, доставая из болоньевой сумки, сшитой из отслужившего зонтика, пакетики с едой. Яйца, сваренные вкрутую, бутерброды, шанежки. Шуршала и обстоятельно раскладывала это на столе.
– Давайте я чай принесу! – спохватилась я и побежала в начало вагона к титану за кипятком.
Потом тоже выложила из рюкзака пироги и булки, подаренные мне старушками из автобуса.
– Сама стряпала? – удивлённо и в то же время, хваля меня, сказала бабушка.
Я помотала головой. С полным ртом не разговаривай, это вбито с детства.
– Я вот к внучке ездила, – продолжила она без перерыва. – Она у меня хорошая. Только вот развелась недавно. А мальчонка ещё маленький, помогала я, нянчилась.
– Повезло, – вздохнула я, подумав о неизвестной внучке, к которой ездила бабушка.
– Конечно, – согласилась бабушка, – лучше сейчас расстаться, чем всю жизнь маяться.
Сказать–то она сказала, но была несогласна.
– Мы вон с дедом по–разному жили, – она вздохнула, – но не разводились. Мы с ним на войне познакомились. Он ушёл сразу после школы воевать и я тоже. Поучилась маленько на медсестру, и на фронт.