Веретено
Шрифт:
Я пыталась вернуть деньги соседям – меня в упор не видели. Шарахались, как от чумной. Может и правда, порча?
– Так, ить вполне возможно, – откликнулся на мои мысли Веня. – Кому-то Лизавета Ляксевна поперёк горла стала. Надо пристальней присмотреться к людям.
– Вот скажи, – я посмотрела на Веню, задумчиво чесавшего седую бороду, – лечиться все ходили к бабушке?
– Да, – Веня отвлёкся от бороды.
– Может кто–то в последнее время перестал?
– Да нет, – раздумчиво протянул Веня. – Я, конечно, не всё
– Понимаю, – хмыкнула я, вспомнив, что домовые тоже люди. – Личную жизнь устраивал?
– А что? – рассердился Веня. – Я что, права не имею?
– Ладно, – примирительно махнула я рукой, – кто-то новый в деревне появился?
– Нет.
– А докторица, что скандал устраивала? – допытывалась я.
Теперь-то и узнать не у кого. Раньше зашла к бабе Нюре, она тебе всё про всех и рассказала. А теперь?
– Та то… – пожал плечами Веня, – давно уехала. Только три года оттрубила отработки после института и уехала.
– А сейчас кто? – я побарабанила пальцами по макушке Капитона, неудачно устроившегося поспать у меня на коленях. – Слушай, может с Людкой поговорить? Она единственная со мной разговаривает!
– Сейчас внучка тёти Шуры докторицей работает. Недавно вернулась из города. Но тётя Шура перед самой смертью Лизаветы Ляксевны приходила с болячкой своей. И внучку приводила, та всё у бабушки твоей поучиться хотела. Любознательная такая… всё про травки спрашивала. Людка, она пропойца, – безнадёжно махнул на меня Веня.
Но я всё ж решила попытать счастья. Пришла в магазин к закрытию. Людка уже и ставни на замок закрыла, я в последнюю минуту заскочила. Людка покосилась на меня, но спросила:
– Чего тебе? Хлеба?
– Хлеба, – я не стала перечить. – Люда, что случилась на поминках у бабушки?
– А я почём знаю? – она шлёпнула буханку на прилавок.
Посмотрела на меня, как я покорно выкладываю деньги.
– Не знаю я, – смилостивилась Людка, – пьяная была. Здесь лежала, – она мотнула головой в сторону подсобки. – Мужик меня бросил. К молодухе ушёл. Я и напилась.
Она помолчала, потом продолжила:
– Бабушка твоя всё меня уговаривала к ней прийти, полечиться от спиртного. А зачем? – она посмотрела на меня мутными глазами. – Зачем лечиться? Я эту жизнь едва-едва пьяная-то выношу! А как трезвыми глазами посмотрю, так сразу в петлю полезу! А это грех, – серьёзно сказала Люда.
– Эх, не понимаю я, что случилось. Народ от меня шарахается. Говорить не говорят. Из дома всё подчистую вынесли! – я махнула рукой, на охнувшую Людку. – Да и бог с ними. Но ведь ночью–то меня спалить решил кто–то вместе с домом!
– Да, – Люда пожала плечами, – гнилой народишко. Знаешь, – она усмехнулась, – они ж меня за человека не считают, все при мне говорят, я послушаю. Заходи дня через два. Может, кто проговорится.
– Спасибо тебе, Люда.
Выйдя из магазина, я в темноте побрела домой. Из окон домов пробивался свет – вот и всё освещение улиц. К вечеру поднялся ветер. На улице никого не было, все попрятались от пронизывающего ветра по домам. Даже собаки забились, не было слышно обычного ленивого брехания.
Я услышала, как Людка навесила засов на магазинную дверь и защёлкнула старинный амбарный замок. Оглянулась и махнула ей на прощанье рукой, она махнула в ответ и пошла на другой конец деревни, к своей развалюшке избе. Единственный человек в деревне, кто со мной разговаривает – пропойца Людка. Странно. Мы раньше и не общались с ней почти.
Ветер становился всё сильнее, ожесточённо бросал колючий снег мне в лицо. Я подняла воротник, и краем глаза увидела тёмную тень, бесшумно скользнувшую мимо меня. На собаку не похоже, слишком большая. Что это могло быть? Я обернулась, надеясь, что это только мне показалось.
Людка, пройдя немного, остановилась в желтоватом слабеньком свете от окон дома тёти Шуры. Было видно, как она сосредоточенно что-то ищет в карманах пальто. Ничего похожего на тень, промчавшуюся мимо меня, не было. Я решила, что мне это всё же показалось, развернулась и пошла домой. Капитон уже, наверное, сидит голодный у двери, дожидаясь своей сосиски.
Внезапно ветер стих, и я услышала тоненький всхлип. Буханка выпала у меня из рук, от этого жалостливого детского всхлипа. Внутри металось «ребёнок, ребёнок, кто выпустил такого маленького в темень»? Я повернулась, умоляя неизвестно кого, пусть мне всех это кажется!
Людка стояла в свете от окон, махала на кого-то руками и кричала. Она кричала так тонко и обиженно, как маленький ребёнок. Вокруг неё металась чёрная громадная тень. Снизу живота поднялась обжигающая волна жара, в горле пересохло, а по спине побежал ледяной струйкой пот. Тень бросилась на Людку, подкинула её, словно лёгкую тряпичную куклу и разорвала.
Я стояла и кричала. Но крика не было. Ноги стали противно ватными. Я понимала, что надо бежать на помощь Людке, но тело не подчинялось. Сделав с неимоверным усилием шаг, я не удержала равновесия и упала. Руками почувствовав обжигающе холодный снег, я немного пришла в себя. Поднялась и пошла. Каждый шаг мне давался с усилием. Тёмная тень, размером с хорошую корову, постояла над поверженной Людкой и бесшумно скрылась в конце деревни.
Мне казалось, что я бегу. Но на самом деле я двигалась очень медленно. Тело сопротивлялось идти туда, где произошло то, чего мне точно не хотелось видеть. Когда я преодолела эти метры и добралась на ватных, не подчиняющихся мне ногах до Людки, спасать её было поздно. Она лежала, на снегу, как сломанная кукла, раскинув руки. Пальто нараспашку, оторванные пуговицы рассыпаны по кровавому снегу.
– Мааууу! – завыл рядом как подземный дух Капитон. – Мааууу!
Я дёрнулась, оторвала взгляд от растерзанной Людки.